Впрочем, сей наган имел забавную историю. В конце 1929 года семнадцатилетний Ленька Лобов жил в Москве, у тетки, работал «на побегушках» в Гостехиздате. В ту зиму, вслед за двадцатипятитысячниками, уезжали в первые зерносовхозы культбригады Цекамола и Наркомпроса. Ленька, конечно, тоже записался добровольцем; был назначен библиотекарем, и купил на Сухаревке из-под полы наган за три червонца. Ну, посудите сами, возможно ли было отправляться в пекло классовой борьбы без оружия? Во всяком случае, с новенькой «карманной пушкой» тульского происхождения он чувствовал себя бойцом, штурмующим Зимние дворцы мелкобуржуазной стихии.
Сама Крупская Надежда Константиновна, принимавшая библиотекарей перед их отъездом, не сказала ему, Леньке Лобову, ни слова, когда, знакомясь с ним, увидела торчавшую из его кармана рубчатую рукоятку револьвера. Она лишь отвела взгляд в сторону, чтобы не смущать и без того растерявшегося парня, который — надо же додуматься!— явился в Наркомпрос с наганом. Надежда Константиновна расспрашивала комсомольцев обо всем: как собрались в дальнюю дорогу, получили ли деньги, теплые вещи, всем ли выдали часы «тип-топ». Кто-то из культработников, постарше, посмелее, заметил в шутку, что эти американские часики — удобнейшая штука, годная для колки сахара. Крупская тихо рассмеялась: ей определенно нравились эти молодые люди. Потом она неторопливо, обстоятельно начала говорить о том, как надо налаживать библиотечные дела в деревне, какие книги уже отправлены в зерносовхозы и какие будут посланы к весне. Заключая беседу, она сказала: «Не забывайте, товарищи, ваше оружие — читательский формуляр: чем больше в нем записей, тем вы сильнее». И, сказав так, едва приметно улыбнулась ему, Леньке, сидевшему поодаль.
Он первым выскользнул из кабинета заместителя наркома, подождал, пока его друзья спустятся вниз, к раздевалке,— благо, тут, в приемной, было что рассматривать: на стенах сплошь висели картины, как в музее, и среди них — гипсовая маска Александра Блока, любимого поэта Анатолия Васильевича Луначарского.
Уже шагая по Чистым Прудам, запорошенным сухим снежком, Лобов дал волю своим чувствам: ругал себя, на чем свет стоит, за дурацкую покупку. Что теперь Крупская подумает о нем? Возможно, станет рассказывать всем как забавный анекдот: вот, мол, пришел ко мне воинственный деятель культуры!.. Лишь к вечеру он успокоился и приободрился. «Нет, старая революционерка, конечно, не осудит, поймет комсомольца правильно», — решил он, с удовольствием пожимая под дубленым полушубком шершавую рукоять заветного нагана...