— Зигфрид очень близкий друг его адъютанта Людде-Нейрата, ну, этот Людде пристроил Зигфрида на очень приличное место… Мы как раз перед отъездом из Эльбинга получили письмо, Зигфрид уже капитан! О, как мама плакала… Она боялась, что никогда не увидит Зигфрида… Так страшно было… Русские исколошматили своими бомбами весь город, от нашего дома ничего не осталось… И потом я потеряла маму и дядю Рудольфа, бабушку…
— Ну, ну, Ирмгард… слезы я запрещаю, слышишь? Все будет хорошо, вот увидишь… Не будем говорить о таких вещах… Знаешь, давай-ка глянем под сиденье, там Эрих что-то съедобное держал…
Машина объехала опрокинутый на правый борт маленький синий грузовичок, сползший в кювет… Припав спиной к переднему колесу, стоял старик в очках, в брезентовом коричневом плаще, курил трубку. Он взмахнул руками… Коробов остановил «паккард».
Старик подбежал, звеня подковами сапог по асфальту, заглянул в окошечко со спущенным стеклом, в лицо Коробову ударил запах спиртного.
— Господин обер-лейтенант! Будьте добры, господин офицер! Возьмите меня в Бютов! Мне надо в Бютов, господин обер-лейтенант! — Старик подергал козырек кожаной фуражки.
— Что с вашей машиной?
— Эти проклятые танкисты, да! Они же выродки, эти проклятые сопляки! Они ударили танком, да! Это немцы?! Это хуже иванов! Господин обер-лейтенант, мне надо непременно.
— Садитесь. И не дышите на мою сестру, она не пьет с утра шнапс.
Старик пососал трубку, виновато ухмыльнулся… Забравшись на заднее сиденье, долго не мог прикрыть дверцы…
— О, господи, господи… Была Германия, нет Германии… — пробормотал он. — С двадцать восьмого года… Такая машина, господи. Не будет у меня теперь… о, господи…
— Вы из Бютова, дедушка? — спросила Ирмгард. — Да вы курите, пожалуйста… Сестра офицера не может быть неженкой.
Коробов усмехнулся.
— О, да, из Бютова, так точно! — торопливо заговорил старик. — Все в Бютове знают Курта Брезекке, да, господин обер-лейтенант! Я честный труженик, господин обер-лейтенант, да! И эти скоты, эти мальчишки, будь они прокляты… за что они мою Матильду?..
— Матильду?
— Это моя машина… Я так звал ее, да. Матильда — хорошее имя, да, господин обер-лейтенант… Так звали мою покойную жену, господин обер-лейтенант… Да, так ее звали… Матильда умерла в двадцать седьмом, а мои старший зять подарил мне машину, да… Ничего нет. Матильды нет, Германии нет… Ничего нет… Вы — как мой младший сын, господин обер-лейтенант… Только у него глаза синие, да. Четверо сыновей, два зятя. Конрад и Адольф в сорок втором году, Сталинград, да… Манфред где-то в Африке, в этом аду, в пустыне, песком прикрыт, да… Другой Манфред, зять, бросил мою девочку, скотина, спутался с какой-то девкой из эсэс, в Варшаве прошлой осенью поляки ему всадили нож в горло, да, слезы моей девочки отомстили поляки… Была Германия — нет Германии, да, господа, нет нашей Германии, развалилась, как трухлявая бочка, да. А я семнадцатый день пью шнапс, да. Почему Курту Брезекке не пить шнапс, господин обер-лейтенант? Оставить свой погребок целеньким для иванов?.. Ни одной бутылки не оставлю, да! Пусть иваны ходят с пересохшими глотками, да! Я их не звал в свой дом, будь они прокляты!