— Позавчера письмо получили. У нас лейтенант сила был парнишка, до сих пор все огневики жалеют, что забрали… Прислали нам тут из училища, да так… не шибко. Одно дело — журналы фрицевские собирает, на кой черт — ума не приложим… Это, говорит, свидетельства эпохи, во как, смех один… — Банушкин затянулся цигаркой так, что махорка затрещала, и тут заметил осуждающий взгляд Мишки Бегмы, понял, что выкладывает перед пехотой свои батарейные тайны, сказал, прищуриваясь: — Вообще-то взводный у нас отчаянный товарищ… Так вперед и жмет, только удерживай… Работящий мальчонка, до трех ночи сам с лопатой вкалывал на третьем расчете, мозоли с непривычки — до крови, а он все лопатой машет… А уж огонь ведет — ну!.. Все тебе довороты и прицелы в голове держит, попробуй махани куда снаряд за молоком — беда, не спорь, сразу тебя к стенке прижмет, память у него точненькая…
— Это хорошо, если парень правильный, — сказал Борзов. — Мы на своего Кузьмича тоже, слава богу, не в обиде… Ну, надо идти, ребята. Миша, отдышись, а? Отнеси, будь добр, письма вашему почтальону… Не поленишься? Или лычки на погонах тяжелы?..
— Та шо там, — сказал Мишка, втыкая лопату в землю, и глянул на своего сержанта.
— Уважь, Остапыч, — сказал Банушкин.
Передал Борзов письма Мишке, тот рысцой вдоль огневой подался, к блиндажу связистов.
— Как, Николай Николаич… Одера пехота не опасается? — негромко спросил Банушкин.
Борзов вздохнул, со станины поднялся.
— Да ведь есть чуток, Степа… Только надо нам дело делать, шабашить войну без позору… Никак нельзя позориться, Степа…
— Это верно.
— Ну, стрелять вам до попадать, артиллерия!
— Бывай здрав!
Козырнул Борзов и подался в роту.
70
Человек в Москве апрельской ночью ходил по красной ковровой дорожке…
В кресле у стола плакала седая женщина.
А на столе лежал лист бумаги, на котором было напечатано полученное час назад сообщение из Берлина:
«Покончил самоубийством при аресте гестаповцами некий Циммерман Карл, ближайший сподручный Геббельса. Застрелился и его адъютант, якобы русский граф Толмачев Владимир Павлович, перебежавший к немцам лейтенант Красной Армии.
Насколько можно судить по разноречивым слухам (Геббельс старается замять скандал в своем ведомстве, лично был у гестаповца Мюллера, это достоверно), Циммермана обвиняют в шпионаже в пользу России. Причина ареста — признание некоего Рихарда Панкова, владельца часовой мастерской в предместье Берлина, Цепернике, арестованного в феврале этого года, что он якобы являлся радистом у Циммермана с ноября сорок первого года. Панков скончался от пыток. Гестапо арестовало также жену, дочь Циммермана и девочку — дочь офицера вермахта, которую адъютант привез из командировки в Данциг.