Командарм приподнял голову.
— Ну, сдвиги есть, перелом намечен, а?.. — Он улыбнулся, встал, заложил карандаш за правое ухо, проскрипел сапогами по паркету к столу. — Мучаешься?.. Сиди, сиди. Во-первых, я знаю, что ты довольно злой курильщик, а вот уже минут сорок не брал папиросы. Вывод: сидеть в одной комнате с этим Никишовым — дело скучное.
— Да что вы, товарищ командующий!
— Скучное, скучное, по тебе видно сразу. Во-вторых, сегодня у тебя лицо мученика за правое дело… Опровергать не стоит. И, в-третьих, по секрету тебе скажу, что Константину Константиновичу ты понравился. Днем ты из маршала просто слезу выжал своей гвардейской выправкой… В-четвертых, резюме: расстегни-ка ты воротничок, кури, и я буду рад, ежели ты скажешь мне словечко-другое, а?.. Давай-ка перекурим, Всеволод.
Никишов достал из кармана брюк портсигар — обыкновенный, алюминиевый, что продавали в ларьках военторга, точно такой, со Спасской башней на верхней крышке, какой лежал в кармане брюк и у Маркова.
— Прошу…
Торопливо чиркнув спичкой, Марков встал, поднес огонек к папиросе командарма, взял папиросу из его портсигара.
— Благодарю, товарищ командующий.
Никишов погладил ладонью карту.
— Спать, поди, хочешь?
— Никак нет, товарищ командующий.
— Садись… Я тебя специально сегодня поморю, уж терпи. Поскучаем за компанию часов до двух, глядишь, завтра ты и не будешь меня величать «товарищ командующий», когда одни тут несем службу-матушку…
Никишов улыбнулся.
— Сергей Васильевич… честное слово… я очень рад и…
— Ничего, Всеволод. Все мы когда-то что-то делаем в первый раз. Ты видел, как сегодня Константин Константинович… когда полковник явился… Ведь волновался, а?.. Это же человек талантливейший, исключительный человек… Нет ему цены, Рокоссовскому, нет… Мастер, скромнейший человек… Нести на своих плечах ответственность за сотни тысяч солдат — штука трудная. А кому-то надо нести, надо, и долго еще Руси-матушке понадобятся Рокоссовские… ну, и мы, грешники, авось пригодимся.
— Я понимаю, Сергей Васильевич… Надо стараться…
— Надо — хорошее слово…-У тебя пепел, Сева, возьми вон пепельницу.
Марков встал, подошел к письменному столу, положил папиросу в мраморную пепельницу.
— Ну что ж, давай-ка над картой поколдуем, — сказал Никишов. — Разлюбезное это дело для служивого человека — карту зубрить…
Марков сел на стул, смотрел на командарма. Папироса Никишова потухла, он пошел к печке, бросил туда папиросу, вернулся к столу («Господи, какой я дурак, ведь надо ж было принести пепельницу сюда…» — подумал Марков).
— Найди-ка Егерсдорф, — сказал Никишов, снял с уха карандаш и протянул Маркову. — Чуть севернее… Так. А теперь я сижу с твоим земляком Суриным в нашем тарантасике, и катим мы прямо на северо-восток, к великому и славному городу Данцигу. Ну-с, попробую называть населенные пункты по маршруту…