— Мы обследовали казематы только на первом и втором ярусе, никаких книг не находили. Есть помещения и ниже, но мы туда не совались: мины, боеприпасы, сами понимаете. Я не советую вам рисковать.
— Мы не новички, — ответила Женя.
— Там и трупы остались, — предупредил офицер. — Запах, естественно, не дамский. Да и вообще зрелище не для слабонервных.
— Слабонервных не держим. Выдайте нам фонари.
— Прокопенко! — окликнул офицер какого-то молодого краснофлотца.
Матросик подбежал и отдал честь.
— Принеси из каптёрки шесть фонарей с заряженными аккумуляторами и шесть пар рукавиц. Как минимум одни должны быть постираны.
Матросик поспешил к дверям кордегардии — в ней размещалась каптёрка.
Офицер посмотрел на Женю и улыбнулся. Улыбка у него была не очень уверенная, и Женя поняла, что сейчас последует приглашение на свидание.
— Можно личный вопрос, товарищ капитан?
— Нельзя! — отрезала Женя.
* * *
Клиховский рассматривал здания в крепости: цейхгауз, дома офицеров, кирха. Музей Хаберлянда находился в цейхгаузе. Мебель и картины доктора Людерс перевёз в подвал Лохштедта, но куда он поместил зелёные ящики с самыми ценными экспонатами? В бункер под замком? Вовсе не обязательно…
Тогда, в Инстербурге, доктор Хаберлянд говорил, что открыл подземный ход из кирхи в потерянный склеп Пьера де ля Кава — в тот склеп, над которым каждый день в шесть утра гарнизонный барабанщик должен был бить побудку и провозглашать: «Подъём, господин комендант!» Громоздкая старинная мебель не пролезла бы через подземный ход, а компактные ящики — вполне… Да, Людерс мог спрятать ящики в склепе. Есть ли шанс отыскать склеп?
— Я проверю кирху, — сообщил Клиховский Луданной.
— А мы начнём с того бастиона. — Пакарклис махнул рукой в сторону.
— С бастиона «Пруссия», — подсказал Клиховский.
— Как угодно, — согласилась Женя. — Тогда я иду вон туда. Нечаев, за мной.
Клиховский хмуро поглядел вслед Володе и Жене. Энергичная дама из русской дефензивы даже не скрывает, что уложила солдатика к себе в койку. Что ж, Красная армия празднует победу. Пусть и дама наслаждается.
А Володе сейчас больше всего хотелось остаться одному — разобраться во впечатлениях сегодняшнего дня. Ладони его ещё хранили ощущение тонких девичьих плеч, окутанных одеялом, лицо согревалось воспоминанием о лёгкой щекотке пушистых волос Хельги. Эта немецкая девочка, такая искренняя и живая, обнаружилась под грубостью военных обстоятельств, словно лесной зверёныш под корявым буреломом. Зверёныш прятался, а Володя его нашёл.
Женя остановилась и с подозрением заглянула Володе в глаза: