За домом управляющего улица выходила на дровяную площадь, где зимой стояли поленницы дров для фабрики, конторы и домов, а к началу лета оставались только щепье и мусор. Между этой площадью и речкой располагалось двухэтажное здание фабрики, где измельчалась и промывалась руда для извлечения золота; фабричные отбросы — эфеля и ила — красовались беспорядочными грудами на берегу речки и время от времени перерабатывались еще на иловом заводе. Этот завод находился на краю леса на другом берегу речки, подальше от жилья, так как во время работы на нем получались ядовитые газы.
За фабрикой, которая ритмическим дыханием паровой машины и гулом тяжелых бегунов оживляла весь стан, начинался уже сплошной лес, сильно порубленный, и мелкий березняк. Здесь и было единственное место для прогулок жен и детей служащих.
Разрезы, в которых теперь добывалось рассыпное золото, шахты и штольни, доставлявшие руду, находились совсем в стороне от стана; первые — в низовьях боковой долины, открывавшейся ниже стана в долину Хамары, вторые — в верховьях той же долины на горе. Главный разрез тянулся широкой и глубокой канавой и оканчивался тремя уступами, на которых копошились русские старатели. Мужики откалывали ломами или кайлами глыбы земли и лопатами наваливали ее в двухколесные таратайки или на торфяной отвал в сторону, или к бутарам на речке, где пески промывались. Полные таратайки ехали шагом, пустые возвращались рысью, с грохотом и гиком, и возницы развлекались, перегоняя друг друга и щеголяя уменьем лихо съехать с откоса в разрез и круто осадить коня в нужном месте на уступе.
Весть о приезде нарочного с какой-то экстренной вестью успела уже разойтись из кухни управляющего по домам служащих и вызвать толки и догадки. Поэтому вызываемые на совещание не заставили себя долго ждать.
Первым в кабинет Репикова явился химик Михаил Петрович Пузиков, заведовавший фабрикой, иловым заводом и лабораторией. Это был мужчина средних лет, рыжеватый, с неприятным лицом, обрамленным коротко подстриженной бородой и торчащими вверх усами; его преждевременная лысина тщательно скрывалась зачесанными с боков волосами. Он был одет по случаю праздника в светлую пару и надушился майским ландышем так, что от него разило за десять шагов.
Почти вслед за ним пришел становой Поликарп Иванович Седых, грузный человек лет пятидесяти пяти, с багрово-красным обветренным лицом, небольшими усами, бородкой клинышком и бритыми обвисшими щеками. Он признавал только один костюм, состоявший из темно-серой блузы, подпоясанной ремнем, из широких шаровар и сапог бутылками; в праздники блуза заменялась темно-малиновой рубашкой.