Прошла еще неделя. Июль кончился, и по ночам становилось прохладно. Работы экспертов шли усиленным темпом. Борк ежедневно посещал фабрику и наблюдал съемку золота, а остальное время проводил в конторе или у себя в комнате, изучая старые журналы работ и отчеты предприятия; иногда ради отдыха он отправлялся в лабораторию и помогал Фернеру при анализах проб. Грошев закончил изучение рудника и ездил с Кузьминым или Бубновым на соседние отводы того же владельца, где осматривал старые разрезы, галечные и эфельные отвалы, разведочные штольни и шахты на золотоносных жилах, разработка которых почему-то не была начата, хотя жилы, по словам управляющего, были не бедные. Приходилось брать и здесь пробы, увеличивая работу Фернера, который был занят каждый день до позднего вечера. В промежутках между этими поездками Грошев совершенно неожиданно требовал лошадей, являлся на рудник и брал новые пробы то тут, то там, сбивая Василия Михайловича совершенно с толку. Не было никакой возможности подготовить забои. Иногда ему удавалось поспеть вовремя, чтобы подсолить пробу папиросой, но чаще он даже не знал, где проба взята. Грошев, уже отлично изучивший рудник, теперь не приглашал с собой штейгера, а брал только Матвея и у самого забоя кого-нибудь из рабочих, находившихся поблизости. Бубнов мог только случайно оказаться тут же. О результатах анализов проб эксперты не говорили. На вопросы Репикова и Пузикова давали неопределенные ответы.
За эту неделю Марине Львовне удалось увидеться с Борком только один раз. Несколько вечеров после посещения старых работ перепадали дожди и делали прогулки в лесу невозможными. Один раз после дождя прогулка все-таки состоялась, но в мокром лесу негде было даже присесть. Михаил Петрович забегал домой чаще обыкновенного и в самое различное время, так что пригласить Борка к себе Марина Львовна не решалась. Репиков частенько сидел на крыльце своего дома, поэтому незаметно забежать к Борку в комнату тоже было невозможно.
Марина Львовна опять изнервничалась: она находила, что Борку легче было устроить свидание с ней; он знал, куда и на сколько времени уезжал Грошев, и мог послать ей весточку в удобное время. И она начала серьезно ревновать к Лидии Николаевне, с которой англичанин виделся ежедневно утром, за обедом и вечером.
Дочь Репикова, конечно, была не так обворожительна, как Марина Львовна, но не глупа, не кокетка, довольно начитанна и могла поддерживать серьезный разговор. Сравнивая свои быстрые успехи в первые три дня знакомства с последующей волокитой, Марина Львовна находила, что здесь дело не обошлось без влияния Лидии Николаевны на Борка.