Искать пришлось недолго. В старом шурфе, давно уже завалившемся и превращенном в неглубокую яму с мшистым дном, лежал Кузьмин, уткнувшись лицом в мох. Возле него лежали бутылка с коньяком, опорожненная на две трети, рюмка, записная книжка и карандаш.
Всадники спешились; становой, пыхтя, подбежал к шурфу. Обстановка самоубийства его поразила, — не видно было ни огнестрельного оружия, ни крови. Он поднял записную книжку и прочитал на развернутой странице неоконченную фразу: «...мысли путаются, в глазах пошли огненные круги, нутро выворачивает... яд подействовал...»— и еще несколько каракулей, начертанных не повиновавшейся уже рукой.
— Отравился, несчастный Григорий Ефимович! Упокой его душу, господи! — произнес становой, снял шапку и перекрестился. Конюхи последовали его примеру.
Так как спасать человека, отравившегося утром, теперь, когда солнце уже садилось за гору, было безнадежно, то становой, не трогая труп, послал верхового за урядником, а сам присел поблизости на траве и от нечего делать стал перелистывать записную книжку в надежде выяснить причины самоубийства. Конюхи слезли с коней и стояли кучкой возле шурфа, не надевая шапок, и вполголоса обсуждали происшествие. Довольно сильный и прохладный ветер трепал их пиджаки и рубахи, ворошил их волосы и бороды. Заходившее за горы солнце озаряло их лица багровым отблеском. По небу мчались длинные волокнистые тучи, подернутые снизу отдельными розовыми пятнами. Деревья, пожелтевшие уже совершенно, шумели и шуршали, мертвые листья часто срывались с них и неслись по воздуху вниз в долины. Далеко на северо-западе, позади целого ряда волнистых горных гребней, вздымался длинным горбом Сонодо, весь убранный свежим белым снегом, над которым щетиной стояли оголившиеся деревья.
Становой читал в записной книжке Кузьмина:
«Я решил отравиться. Вчера стащил в лаборатории из банки несколько кусков циан-кали. Знаю от химика, что это сильный яд. Чтобы было приятнее умирать, растворю его в коньяке и буду пить рюмку за рюмкой и записывать свои ощущения, чтобы люди узнали, как я умирал.
Я пришел сюда с утра, нашел это приятное местечко с мягким ложем, защищенное от ветра, устроился поудобнее, спустил яд в бутылку. Сейчас выпью первую рюмку.
Выпил! Рука изрядно дрожала, когда я наливал. Хотя я все основательно обдумал и крепко решил, что нужно умереть, но все-таки немного жутко. Кто знает, что ждет человека за гробом: жизнь вечная, как учит православная вера, или вечная ночь, безмолвие, ничто. Я не философ и не умею излагать свои мысли, даже не могу разобраться в них, как следует, не то бы написал много интересного, находясь на пороге добровольной могилы.