Я почувствовала под пальцами ее слезы, но не остановилась. Я шлепала ее по щеке сначала медленно, контролируя свои движения, потом все быстрее и решительнее, и это была не воспитательная мера, а настоящий акт насилия, сдержанного, но все же насилия. “Уйди отсюда, – сказала я, не повышая голоса, – мне нужно работать”. Я крепко схватила ее за руку и вытащила в коридор. Она плакала, кричала, но все равно пыталась меня ударить, а я захлопнула за ней кухонную дверь, говоря: “Не хочу тебя больше видеть”.
В двери было большое матовое стекло. Не знаю, как это случилось, может быть, я слишком сильно толкнула дверь, но она закрылась с громким стуком, и стекло разлетелось вдребезги. В пустом прямоугольнике появилась Бьянка: глаза у нее были вытаращены, но она больше не кричала. Я смотрела на нее, охваченная ужасом от того, что натворила, и страшась самой себя. Она стояла неподвижно, целая и невредимая, молча роняя слезы. Я постаралась не вспоминать о той минуте, о Марте, которая тянула меня за юбку, о маленькой Бьянке в коридоре, которая смотрела на меня через пустой проем, и стала думать о том, что кожа у меня липкая и холодная, что мне трудно дышать. Я обливалась потом, хотя стояла у выхода, я задыхалась и не могла унять сердцебиение.
Как только дождь немного утих, я выскочила на улицу, прикрывая голову сумкой. Я не знала, куда пойти, и уж точно не хотела возвращаться домой. На море всегда так, когда идет дождь: лужи на асфальте, слишком легкая одежда, мокрые ноги, безнадежно испорченные туфли. В конце концов дождь перешел в легкую морось. Я собралась переходить улицу, но остановилась. На тротуаре напротив я увидела Розарию, Коррадо и Нину с ребенком, с головы до ног укутанным легким шарфом. Они только что вышли из магазина игрушек и теперь быстрым шагом удалялись от него. Розария крепко держала запеленатую новую куклу, похожую на настоящего младенца. Они не заметили меня или сделали вид, что не заметили. Я проводила взглядом Нину, надеясь, что она обернется.
Сквозь небольшие разрывы в облаках начало пробиваться солнце. Я подошла к своей машине, завела ее и доехала до моря. В памяти совершенно беззвучно, словно вспышки, на миг возникали лица, жесты. Они появлялись и исчезали так стремительно, что не успевали задержаться у меня в голове. Я дотронулась до груди, пытаясь успокоить бешеный ритм сердца: это было так же бесполезно, как пытаться прикосновением руки сбросить обороты мотора. Мне казалось, что я еду слишком быстро, но на самом деле не разогналась и до шестидесяти. Когда тебе плохо, ты никогда не знаешь, ни насколько ты разогнался, ни куда это тебя заведет. Мы были на пляже с моим мужем Джанни, с парнем по имени Маттео и с его женой Лючиллой, прекрасно образованной женщиной. Не помню точно, чем она занималась в жизни, знаю только, что из-за нее у меня постоянно возникали проблемы с моими девочками. В целом она была доброй, понимающей, не осуждала меня, не строила козней, но она не могла устоять перед соблазном очаровать моих дочерей, завоевать их безраздельную любовь, доказать самой себе, что ее простое и чистое сердце – так она сама о себе говорила – бьется в унисон с их сердцами.