Самолет, летевший в Лондон, оказался битком набит научными работниками, очень известными и совсем молодыми, моими конкурентами, более искушенными и активными в гонке за место под солнцем. Профессор, который пригласил меня, держался особняком, погруженный в раздумья. У этого угрюмого человека было двое взрослых сыновей и милая, утонченная жена, он имел большой преподавательский опыт и отличался безграничной эрудицией. Однако он впадал в панику всякий раз, когда ему предстояло выступать на публике. Все время, пока мы летели в самолете, он шлифовал свой доклад и в отеле сразу попросил меня прочитать его, чтобы понять, достаточно ли он убедителен. Я прочитала, успокоила профессора, сказала, что текст превосходный, выполнив таким образом свою функцию, и он сразу убежал, и почти весь первый день конференции я его не видела. Он появился ближе к вечеру, когда настала его очередь выступать, и степенно прочитал свой доклад на английском языке, однако, услышав несколько критических замечаний, расстроился, сухо ответил на вопросы, поспешно удалился из зала, заперся у себя в номере и даже не вышел к ужину, так что я сидела за столиком с двумя такими же, как я, членами его свиты, и мы почти не разговаривали.
Я снова увидела профессора на следующий день: он беседовал со своим приятелем, профессором Харди, известным ученым из престижного университета. Мой преподаватель даже не поздоровался со мной, он общался с другими. Я нашла место на одном из последних рядов и открыла свой блокнот, приготовившись усердно записывать умные мысли. И тут вышел Харди, мужчина лет пятидесяти, невысокий, худой, с приветливым лицом и удивительными синими глазами. Он говорил тихим, обволакивающим голосом, и через некоторое время я обнаружила, что спрашиваю себя: понравились бы мне его прикосновения, ласки, поцелуи, если бы он меня захотел? Он говорил уже десять минут и вдруг назвал мои имя и фамилию: его голос донесся до меня как будто не из микрофона, а из моей эротической фантазии.
Я не поверила своим ушам, но все равно покраснела. Он был опытным оратором и использовал свои записи только как наброски, а теперь начал импровизировать. Он повторил мою фамилию один раз, два, три. Я видела, что мои коллеги по университету озираются, ища меня глазами, я дрожала, у меня вспотели ладони. Мой профессор тоже обернулся и удивленно посмотрел на меня, и я в ответ взглянула на него. Английский ученый цитировал отрывок из моей статьи, единственной, которую я успела опубликовать, тот самый, что я дала Бренде. Он процитировал ее с восхищением, а затем подробно проанализировал один пассаж и использовал его, чтобы украсить свое выступление. Я вышла из зала, как только он закончил говорить и зазвучали аплодисменты.