– Она не хочет, чтобы ты со мной разговаривала?
Нина скорчила злобную гримасу:
– Ее послушать, так я вообще ничего не должна делать.
Помолчала секунду, а потом неуверенно проговорила:
– Могу я задать тебе нескромный вопрос?
– Да.
– Почему ты оставила своих дочерей?
Я немного подумала, подыскивая ответ, который мог бы ей помочь.
– Я слишком сильно их любила, и мне показалось, что любовь к ним мешает мне стать самой собой.
Я поняла, что теперь Нина больше не будет смеяться – с таким напряженным вниманием ловила она каждое мое слово.
– И за три года ты ни разу их не видела?
Я кивнула.
– Как ты себя чувствовала без них?
– Хорошо. Как будто вся распалась на мелкие кусочки, и эти кусочки радостно разлетелись в разные стороны.
– Ты не страдала?
– Нет, я была слишком занята собственной жизнью. Но где-то внутри чувствовала тяжесть, как будто у меня нелады с желудком. И всякий раз с замиранием сердца оборачивалась, когда какой-нибудь малыш звал маму.
– Значит, тебе все-таки было плохо, а не хорошо.
– Я была женщиной, которая отвоевывает свое право на существование, и испытывала множество разных чувств одновременно, в том числе и невыносимое ощущение, будто я всего лишилась.
Она посмотрела на меня с неприязнью.
– Но если тебе было хорошо, почему ты вернулась?
Я помолчала, тщательно подбирая слова:
– Потому что поняла, что не способна создать ничего, что могло бы с ними сравниться.
Ее лицо озарилось радостной улыбкой:
– Получается, ты вернулась ради дочерей?
– Нет, я вернулась по той же причине, по которой ушла: из-за своей любви.
Она снова нахмурилась:
– Что ты имеешь в виду?
– Что без них я чувствовала себя более бесполезной и отчаявшейся, чем с ними.
Она уставилась на меня, пытаясь проникнуть взглядом ко мне под кожу, в черепную коробку.
– Тебе не понравилось то, что ты искала?
Я улыбнулась ей:
– Нина, то, что я искала, состояло из смутных желаний, смешанных с самонадеянностью. Если бы я была невезучей, то потратила бы всю жизнь на то, чтобы это понять. Но я оказалась везучей, и мне хватило всего трех лет. Трех лет и тридцати шести дней.
Похоже, мой ответ ее не удовлетворил:
– Ты решила вернуться, потому что что-то случилось?
– Однажды утром до меня дошло, что единственное, чего мне действительно хотелось бы, – это чистить фрукты и делать дочкам серпантин, и я расплакалась.
– Не понимаю.
– Потом расскажу, если будет время.
По выражению ее лица я поняла, что она ждет продолжения, каждым движением она давала понять, что готова и дальше меня слушать, но тут она обнаружила, что Элена уснула, осторожно забрала у нее соску, завернула в бумажный платочек и положила в сумку. Чтобы показать мне, как нежно она любит дочку, Нина сделала умильное лицо, а потом заговорила снова: