– Но за каким же чертом ты удрал, не сказавшись? – осведомился Баст, входя в трактир. – Если уж оставляешь записку, так хоть бы написал, что…
Тут глаза у Баста расширились: он наконец разглядел Коута при свете, бледного, перемазанного кровью и грязью.
– Ну, можешь переживать сколько влезет, – сухо сообщил Коут. – Все действительно так плохо, как выглядит.
– Так это ты на них охотиться ходил, да? – прошипел Баст. И тут он выпучил глаза: – О нет! Ты припрятал кусок той твари, которую убил Картер! Нет! Этого не может быть! Ты соврал мне! Мне!!!
Коут вздохнул, тяжело поднимаясь по лестнице.
– Что тебя так расстроило: то, что я соврал, или то, что ты меня на этом не поймал? – спросил он.
Баст гневно фыркнул:
– Меня расстроило, что ты думаешь, будто на меня нельзя положиться!
Они на время прекратили этот разговор, открыли один из нескольких пустых номеров на втором этаже, раздели Хрониста и уложили его в кровать. Его портфель и котомку Коут оставил рядом на полу.
Затворив за собой дверь номера, Коут сказал:
– На тебя, Баст, положиться можно, но я не хотел подвергать тебя опасности. Я же знал, что и один управлюсь.
– Но ведь я же мог помочь, Реши! – оскорбленно буркнул Баст. – Сам же знаешь!
– Ты мне еще поможешь, Баст, – сказал Коут, входя в свою комнату и тяжело опускаясь на край узкой кровати. – Меня зашивать придется. – Он принялся расстегивать рубаху.
– Я бы и сам это сделал. Но до плеч и спины дотянуться трудно.
– Ерунда, Реши. Я все сделаю.
Коут указал на дверь:
– Все нужное у меня в подвале.
Баст пренебрежительно фыркнул:
– Нет уж, спасибочки, иглы я возьму свои! Нормальные, костяные. А не эту вашу железную пакость, которая жжется, как осколки ненависти! – Его передернуло. – Клянусь камнем и ручьем, какие же вы все-таки примитивные существа, страшно просто! – И Баст выбежал из комнаты, оставив дверь нараспашку.
Коут медленно стянул с себя рубаху, морщась и шипя сквозь зубы: кровь успела запечься, и ткань пришлось отдирать от подсохших ран. К тому времени как вернулся Баст с тазиком воды и принялся промывать раны, лицо у Коута снова сделалось каменным.
Когда запекшаяся кровь была смыта, перед Бастом предстала беспорядочная путаница длинных, прямых порезов. Они ало зияли на белой коже трактирщика, как будто его изрезали цирюльничьей бритвой или осколком стекла. Всего порезов было около дюжины: большая часть на плечах, еще несколько на спине и вдоль рук, а один начинался на макушке, шел вдоль волосистой части головы и кончался за ухом.
– А я-то думал, что тебе, Реши, кровью истекать не положено, – заметил Баст. – Ты ж у нас Бескровный, и все такое.