— Не-ет. Ну так как? Идет? Я везу доспехи, вы — живого ордынца?
Настя закрыла глаза. Вздохнула. Это предложение было ей поперек горла. Помолчала.
— Хорошо.
Из поясной сумки Алексис достал небольшой мешочек.
— Я его курю немного, но раненый вряд ли закурит, — Алексис усмехнулся своей шутке. Но, не встретив поддержки, продолжил. — С водой горячей разведите и пить дайте.
На корабле Ногая накрыла горячка. Он стонал, бредил, рвался в бой. Тело его все пылало. Настя смочила тряпицу в воде, положила на лоб Ногая, присела на постель рядом.
Рана глаза была слишком тяжела, ее требовалось вычистить. Они с Фролом перевязали как могли, но врядли этого достаточно. «Что же так долго нет Никиты с Архипом? Может, разминулись, и теперь Архип не знает, куда идти? Это тревожило. Господи, что же делать-то?! Зачем Ты устроил, чтоб я нашла его? Не на муку же? Ногай должен выжить! Должен!»
— Фрол, может, ты сможешь рану вычистить?
— Помилуй матушка, я не резальник. А если рука дрогнет? Нет. Не смогу.
Ногай был разумом в битве: — Наступление…наступают… армия. слева… Нет… их слишком много. Темно… Нет…мы не отступаем. Мы отобьемся…лучники…
— Ты сильный, я знаю. Только держись. Потерпи еще немного! — успокаивала то ли его, то ли себя Настя.
Ее душили слезы. На нее вдруг накатила неимоверная усталость. Слишком много всего в один день. Унижения, пережитые на поле битвы, разочарования из-за Егора, страх за Ногая — все это здесь, на корабле, вдруг явственно ощутилось ею. Комок рыданий подкатывал к горлу. Настя стиснула зубы, глубоко вздохнула, успокаиваясь — нельзя было распускаться. Стоны раненого участились.
Настя решилась. Развела мелко истолченные листья в горячей воде. Остудила. Опоила Ногая. «Надеюсь, Алексис не обманул».
Раненый успокоился, перестал стонать. Устало вздохнув, Настя достала кольцо, надела на палец Ногая. Может, оно придаст ему силы?
Время, казалось, тянулось бесконечно.
«Неужели, придется самой? Господи, помилуй!» Настя перекрестилась. Вздохнула, собралась. Взяла кинжал.
Нет, все же, Господь бережет. Послышались шаги на палубе и голоса.
Пришел Архип с Никиткой и хмурым рябым мужиком лет пятидесяти, с густыми бровями. Одет тот был просто, но чисто.
— Это Валко, он скотник.
Валко поклонился. Разбинтовав, осмотрел глазницу.
— Надо вырезать. Есть нож? — деловито заметил Валко. Настя подала.
— Хороший кинжал. Сойдет, — Валко подошел к жаровне, обмотал рукоять, стал накалять острие. — У нас тут зимы бывают лютые, а живем бедно. Скотины мало. Ее если прирежешь сразу, так потом до весны не дотянешь. А ведь по весне еще пахать надо.