Сестры опять в слезы — живой я, они уже самое плохое думали.
— Оставайся, живи с нами, то, сё, а у меня Мик здесь, домишко недоделанный, куча дел, да и с женой поговорить предстояло.
Демид поморщился.
— Пришел, мужик чужой там обосновался капитально — гражданский муж, она затряслась вся… похоронила и забыла уже. Мужик вроде дельным оказался, порешали мы с ним — оценщик приходил, квартиру реально оценили, он мне, поскольку я полностью на эту квартиру деньги зарабатывал, две трети стоимости и отдал. Пожелал счастья им да и ушел. Душа рвалась сюда, вот я и прилетел уже самолетом. А этот бродяга от Файзуллы слинял через неделю, вот и болтался тут диким зверем. Я его потом с неделю вычесывал да отмывал.
Мик сердито гавкнул.
— Это он до сих пор обижается, хотя я ему доходчиво объяснял, что мне надо поехать. Вот так. Группу на следующий год сняли — признали совершенно здоровым, а ты говоришь… Природа, она… — тут все предусмотрено Всевышним, от муравьишки, до слона, это мы, венцы творения, слепоглухонемые к ней.
— Демид, — потрясенно смотрела на него Маринка, — но это же просто чудо??
— Может, и чудо, а для нас с этим вот ловеласом — быль.
— И не тянет домой?
— Знаешь, дом мой — вот он, наверное, надо было пройти через такое, чтобы осознать. Я к своим наведываюсь, как не навестить, но неделя-две и все, не могу — снится мне все это. И срываюсь сюда.
— А жена?
— Жена? Так мы тогда ещё в первый приезд развелись, живет, наверное, не интересовался. — Пожал плечами Демид.
— И у тебя обиды не осталось?
— На что? Не каждая может принять такое вот — молодая, наверное, успешная, и вдруг «полудохлый муж, которому требуется забота и уход, и много денег на бесполезное лечение» — это я её цитирую. Честно, я про неё очень редко вспоминаю, ни к чему, чужие люди. Что задумалась, Марин?
— Я бы так не смогла… — пробормотала Маринка.
— Как так? Ухаживала бы за смертельно больным, сомневаюсь?
— Я не про это, что я больных не видела у себя в больнице и с летальным были, я бы… — она помолчала, — ну та Маринка, про сейчасную не знаю, та бы доставала тебя претензиями и истериками долго.
— Ты такая вредная? — изумился Демид.
— Ой, даже не знаю как и выразиться, мне пока надо осознать и самой себя понять, но так истерить, вести себя точно уже не смогу, что-то выгорело внутри и сильно. Там, в России, у меня отец, ох сколько мы гадостей и наговорили, и наделали друг другу, а сейчас… — она помолчала и удивленно сказала, — надо же, мне его почему-то жалко??
— И вот задумалась я, — как-то растерянно заметила Маринка, — оказывается друзей-то у меня и нет…