— Ладно, давай спать!
А утром Маринка проснулась от неестественно яркого света за окном. Приподнявшись на топчане выглянула в окно и ахнула, за окном была зима.
— Демид? — обернулась она, но топчан был заправлен, и их с Миком в домике не было.
А Маринка, которая никогда не удивлялась первому снегу там, дома, ну выпал и выпал, тут, быстренько умывшись-одевшись, выскочила на улицу и застыла, вокруг было действительно белое безмолвие. Везде небольшим слоем лежал снег, такой белый, что резало глаза, все замерло, не было ни единого звука, только забавно смотрелась цепочка следов человеческих и собачьих, как кто-то сделал набросок рисунка. Тишина стояла невозможная, горы, украшенные чистейшим снегом, были одновременно и красивые, и суровые… Маринка бездумно смотрела вокруг, не было никаких мыслей, она просто впитывала в себя всю эту необычную красоту.
Так и стояла она, пока на неё сзади не налетел Мик, не ожидавшая такого подлого нападения, Маринка рухнула в снег, а пес запрыгнул на неё и начал тыкаться мордой в лицо. Раньше бы она надулась, заорала, сейчас весело барахталась с собакой, а Демид, появившийся на краю поляны, улыбнулся.
— Понемножку, по капельке начала чаще улыбаться Микова находка, значит, пошла на поправку.
А то, что душу вот такая суровая, но дух захватывающая красота излечивает, он твердо знал и мог дать голову на отсечение.
Колины мужики заканчивали четверть, и настойчивая баба Шура достала-таки его, поехал на свой праздник Николу Зимнего в деревню, надо было посмотреть, что и как в доме, протопить, расчистить дорожки. Мальчишки увязались с ним.
— Да, дед, как тут стало, как на вокзале! — взгрустнул Петька.
— Не бухти, ща печку затопим!
И суетились все втроем до позднего вечера, нежилой дом как-то нехотя оттаивал, везде в каждом углу было ещё стыло, воздух был каким-то затхлым. Коля матерился про себя, понимая, что оправдания-то его раздолбайству — липовые, слабак он оказался, Галинка ушла, и он выбрал самое простое — напиваться. Мальчишки, намотавшись за день, давно уснули, а он все сидел возле печки и думал.
И ещё представлял реакцию этой смешной Шуры — вот уж кто будет его пилить, выбрав время, когда мужики удерут на улицу. Будет бурчать по-своему, но Коля на удивление быстро понимал… когда она бурчит, у неё становилось такое агрессивное лицо! Голос не повышала, но дай ей в руки чего потяжелее… Маленькая, сухонькая, она, казалось, не спала — когда бы не встал Коля, она уже суетилась, на плите что-то уже доваривалось, на столе свежезаваренный чай, нарезанные бутерброды — пацаны утром ели обязательную овсянку и только потом бутеры.