— Ты чего? Этот Демид, он тебя обижал что ли?
— Этот Демид меня спас! Петька, какой он стал большой!!
— Пойдем, поешь и поговорим! — протянул ей руку отец.
Маринка взяв кусочек колбасы, повертела и положила обратно.
— Отвыкла!
Потом устало сказала.
— Пап, я пойду помоюсь и спать, давай завтра поговорим??
Коля крякнул:
— Да, конечно, ты, это, не переживай так, все же нормально.
Маринка как-то невесело улыбнулась:
— Хотелось бы верить!
Намылась, пошла спать, а Коля ошарашенный сидел на кухне и никак не мог переварить эту сегодняшнюю встречу. Его стервозная дочка исчезла, вместо неё прилетела измученная, уставшая душой женщина.
— Вот ведь, хватанула сладкого до слез!
Утром Маринка, привыкшая в горах вставать рано, проснулась, что называется, с петухами. Открыла окно и поморщилась, вместо привычной тишины и радостного щебета птиц, здесь были звуки цивилизации — где-то громко орали вороны, в соседнем дворе завывала сигнализацией чья-то машина, дворники брякали мусорными бачками, шуршали шинами по асфальту непрерывно едущие машины.
— Мдаа, все, как ты хотела, Марина Николаевна!
Пошла на кухню, включила чайник, достала заварку, заварила, попробовала — сморщилась. Рядом с Демидовыми сборами не стояла такая бурда.
Послышались отцовские шаги:
— Чего не спишь, рано ведь ещё?
— Привыкла! — пожала плечами Маринка. — Жила по световому дню.
— А вечерами как же?
— Керосинку зажигали.
— Ты мне это, кофейку сделаешь? Я пока умоюсь, побреюсь?
Маринка кивнула, сделала отцу кофе, нарезала какие-то бутерброды, ощущая себя здесь, в своей квартире как-то не так, потом поняла — как в гостях!
Пришел какой-то задумчивый отец, после кофе вздохнул:
— Марин, я пока тебя не было много о чем передумал… Когда вас, Петьки особенно, не было, жить не зачем стало. Мне трудно говорить, но мы с тобой два барана — не хотели уступать, мать наша рано нас оставила, умела она нас тормозить, эх! Я как отец получился дерьмовый, признаю! Понимаю, что поздно, — он вздохнул, — простить или нет меня, сама решай, да и нужно ли оно тебе, мое запоздалое признание? Но, Марин, за мужиков я зубами буду грызть любого. Петька — да, он мой по крови, да и Галинкино в нем стало проявляться — умеет сглаживать острые углы, хитренько так, а Валик — Валерка? Он у меня самая настоящая опора и надёжа. Пусть, не родной по крови, но по духу. Петьку без него какие-то чурбаны или кто там — душманы — замучили точно бы, он… какой он вернулся… Вот за это тебя прибить хочется. Я, честно, настраивался, что ты такая вся невиноватая явишься, и за пацанов просто биться с тобой.