— Вот, к деду твоему и станем пробираться. У меня-то никого нет! Как думаешь, дед твой меня не выгонит?
— Нет, я упрошу, он меня послушает!! Ты совсем-совсем один? А как же папка?
— Папка? А кто его знает, кто у меня папка. Ладно, слезы лить хорош, все это мы здесь и спрячем!
Валик ловко завернул паспорта и деньги в пакет, потом в тряпки и спрятал в камнях.
— Ты ничего не знаешь, от меня никуда не уходил! Мы с тобой, вон, пастушим. Не дрейфь, Петька!
Маринка очухалась только часам к трем дня. Болело все, мутило страшно, еле встала, по стеночке пошла попить водички, случайно взглянув в зеркало — ужаснулась, если бы её волосы не стояли дыбом, сейчас точно встали..
Опухшая, мерзкая, как у пропитушки-бомжихи рожа, шея синяя??
— Синяя??
Маринка распахнула какой-то страшенный халат, надетый на голое тело, и охнула — она вся была в синяках и укусах, внутренняя сторона бедер в засохшей сперме и отпечатках пальцев.
— Мама! Мамочка моя! — Маринка сползла по стеночке.
Мутило, голова кружилась, но она смутно вспомнила, как Димка подсовывал ей сигареты с травкой, как смеялись сидящие возле неё жутковатого вида, сплошь бородатые мужики. А ещё она урывками вспомнила… вот она сидит у этотого страшноглазого на коленях, а он кусает её за грудь… вот в одних трусах она танцует на столе, а кто-то из бородатых гладит и щиплет её за задницу — она же визгливо смеется… вот кто-то из них… трахает её, второй сует ей в рот… а Димка, муж её, который не уставал повторять, что она самая любимая, самая-самая — Димка, с удовольствием смотрит на все это и похахатывает.
— Мама, мамочка моя, куда я попала??
Опять напрягла свои мозги и… вспомнила… вот тут ей совсем стало плохо, еле успела добежать до помойного ведра, её долго выворачивало, обессиленная, еле доползла до расшатанной табуретки…
— Значит, продал меня этот козёл?
Вспомнила она, как при очередном трахе, когда её куда-то тащили голые, заросшие шерстью повсюду бородачи, сидевший за столом муж её-сволочь, считал деньги, явно не одну пачку.
— Дууура, стервааа!! — завыла в голос Маринка.
А потом испугалась до онемения.
— Сын? Петька? Мамочки! Если меня так, то пацана-то?? — она опять обреченно завыла, вспомнила она теть Лиду, на которую была смертельно обижена, там, в далекой теперь и недоступной России.
— Господи!! Господи, помилуй! — Она подняла залитое слезами, страшное лицо к небу. — Господи, миленький, помилуй моего сына, спаси его, Боженька! — разом вылетели из её головы все намазы, она сползла на колени и уткнулась головой в грязный пол.
Нарыдавшись, еле встала, пошла искать свою одежду, порванный лифчик, грязная тряпка вместо трусов — видимо, подтирались эти — её опять затошнило.