— Маманя, мы сгоняем на Малявку, искупнемся, вода сейчас — самое оно! Купались долго, ухали, дурачились, архитектор, молодой парняга, сначала настороженно сидевший с краю стола, в речке расшумелся и дурачился больше всех.
Заявились ближе к двенадцати, «деушки» и Ленин гоняли чаи из самовара, дети спали, идиллия…
Незаметно исчезли Калинин и Валя, никто ж не заметил, только Ванюшка задумчиво протянул:
— Мамань, Илья-то приедет ли? А то и зя…
— Цыц, не сглазь! — цыкнула на него баба Таня.
— Молчу! Молчу! Молчу! — голосом старика из «Морозко» ответил сын, все рассмеялись.
— Дорогие гости, не надоели ли вам хозяева? — спросил Козырев. — Пошли-ка мы спать.
Долго прощались, благодарили Шишкиных и Ульяновых и неспешно пошли в дом.
— Сплю на новом месте, — хохотнула Феля, — ну, как жених приснится невесте? Чё тогда делать-то будем?
— А замуж отдавать, — выдала бесхитростная Марь Иванна.
Калинин весь вечер сидел как на иголках и, улучив момент, шепнул Вале:
— Пойдем, погуляем?
Та согласно кивнула, и они улизнули, не заметив, что зоркая баба Таня как бы случайно перекрестилась.
Пошли в сторону речки, молчалось, как всегда, легко. Валя, ойкнув, оступилась, и Палыч в минуту поднял её на руки:
— Вот так и буду всю оставшуюся жизнь на руках держать, не отпущу! Послушай, пока у меня запал не кончился… Я долго думал, как сказать тебе, что я… ну, нет мне жизни без тебя, понял, вот, всего за месяц, что так долго судьба мне мою половинку подбирала, потому что ты была где-то далеко… И я рад, что ты оступилась, нет не в том смысле… а вот выпало счастье тебя на руках подержать… В общем, не умею я красиво говорить, но если у тебя хотя бы симпатия ко мне имеется, то… выходи за меня замуж, Валечка, а?
Та молчала, переваривая такое признание.
— Да, я понимаю, старше, шрамы страш… — она закрыла ему рот рукой:
— Поставь меня и послушай!
Калинин осторожно поставил её на землю и приобнял за плечи.
— Какой же ты дурак, Калинин, что ты к шрамам прицепился? Если хочешь знать, когда ты детей привёз и я увидела твою шею, первой мыслью было:… как же ему больно-то было, так хотелось погладить эти все твои рубцы…
Палыч неверяще смотрел на неё:
— Девочка моя, маленькая, правда?
— Ещё раз дурак! Я же тоже боюсь… боюсь в тебе разочароваться… но Лёшка постоянно говорит, что Палыч мужик надёжный, и я, как ни странно, верю ему. Глупенький Калина, — она поднялась на цыпочки и легонько провела по рубцу на шее, — наконец-то я могу дотронуться и пожалеть тебя, пожалеть всем сердцем. Знаешь, я тогда была совсем мелкая, когда ты их получил, не суждено было быть с тобой рядом, как говорится, и в горестях, и в радости. Но сейчас-то уж оторвусь, все твои шрамы и шрамики теперь и мои!