— А сколько тебе лет исполнилось?
— Семь уже, в школу через год пойду. Мама сказала, что за год ещё мои ножки станут совсем крепкие и тогда в школу к ребяткам можно.
— А ты что, болеешь?
— Сейчас нет, а раньше ножки не ходили совсем-совсем. Меня на коляске возили. Я слышал, тётя врач мамочке говорила, что меня куда-то отдать надо, а мама ругалась с ней. Только Вы, дядя Саша, ей не говорите, что я слышал, она будет сильно грустная.
— Не буду! — Горшкову очень понравился этот разумный, но уж очень маленький и худенький для семи лет, Санька.
— Значит, тебе все-всё подарили?
Малыш вздохнул:
— Хотелось бы планшет, но денег у нас таких нету, на реа… ребилитацию надо!
Стукнула дверь, вошла худенькая высокая женщина в рабочем комбинезоне:
— Не устал, сынок? Всё, сейчас я руки мою, переоденусь и домой!
— Нет, мама, я тут с дядей Сашей познакомился. Он тоже Александр Сергеевич, как и я.
Стоящий в углу мужчина как-то закашлялся, а потом сказал:
— Здравствуй, Марина Каткова!
— Вершкова, — машинально ответила уставшая Марина, — Ваша машина готова! — А потом до неё дошло: её назвали девичьей фамилией, она вгляделась в мужчину. — Здравствуйте, Александр Сергеевич! Я сейчас переоденусь, подождите!
Кода она уже переодевшись зашла, Горшков поразился: в рабочем комбинезоне она казалась не такой худой, сейчас же стало заметно, что она неестественно худая и вся такая уставшая-уставшая.
— Я обещал Вас отвезти, Иван Игнатьич сказал, что вам на метро долго и с пересадками, — перебил он Марину, которая пыталась отказаться.
Быстро загрузил подарки и велик в багажник и, посадив их с Санькой на заднее сиденье, поехал на другой конец Москвы. Санька, сначала восторженно вертевший головой, вскоре, прислонившись к боку мамы, уснул, Марина тоже, казалось, дремлет.
— Почему так сына назвала?
Марина помолчала:
— Так совпало!
— А может… что-нибудь вспомнилось?
Она как-то подобралась и сухо сказала:
— Если это щекочет Ваше самолюбие, то… считайте как хотите. — Она уставилась в окно.
Горшков же чертыхнулся про себя: мудак, двадцать лет прошло, а ты все ерундой маешься. Сам же тогда накосячил…
— Извини, Марина, не подумал.
Так в молчании и доехали до дома, Горшков и не бывал в этом районе ни разу — какие-то облупленные пятиэтажки с заросшими дворами и с разбитой, в ямах и колдобинах дорогой. Подъехав прямо к подъезду, выскочил, открыл дверь Марине и осторожно взял спящего Саньку:
— Помогу, бери пакеты!
Одной рукой держал Саньку, второй взял велик, и понес в подъезд. Поднявшись на третий этаж, вслед за Мариной зашел в квартиру, и вот тут ему реально поплохело: бедность в этой квартире кричала из каждого угла… Марина аккуратно взяла спящего Саньку, положила его на диван: