У Толстого, правда, не совсем вершина, а «лысый склон Машука», но когда было ему следить за деталями при обилии произносимых им в конце 30-х годов юбилейных речей, в которых он ухитрялся внедрять крайне грубое подхалимство как бы и совсем не по теме; в короткой речи на праздновании 125-летия со дня рождения Тараса Шевченко он трижды провозгласил здравицу Сталину, который «сильной рукой направляет историю нашего великого отечества сквозь вражеские теснины к великой и окончательной победе».
Ошибки такого рода возникают как бы необъяснимо. В 1978 году большой шум вызвала статья-донос «В защиту “Пиковой дамы”», опубликованная в «Правде». Бдительный автор информировал советскую общественность о готовящейся в Париже постановке оперы Чайковского силами сомнительного триумвирата: А. Шнитке (новая музыкальная редакция), Ю. Любимов (постановка), Г. Рождественский (дирижёр). Статья была выдержана в жанре, со всеми положенными стилистическими фигурами («Готовится чудовищная акция!., предавать нашу святыню ради мелких интересиков дешёвой заграничной рекламы» и т. д.), с конструктивным обращением в финале: «Не проявили ли соответствующие органы попустительство этому издевательству над русской классикой?», с перечислением всех титулов автора доноса дирижёра Альгиса Жюрайтиса. И хоть тогда этот жанр уже не слишком процветал, поразило не столько появление защитника, сколько его совет постановщикам: «вам не нравится работа братьев Чайковских? В чём же дело? Возьмите поэму Пушкина и напишите оперу».
Ладно, А. Жюрайтису, возможно, «Пиковая дама» и в самом деле была известна лишь по либретто оперы, но в «Правде» существовало гигантское бюро проверки…
А вот пример из недавних. В «Комсомольской правде» (1 декабря 1994 г.) беседуют О. Кучкина и Ю. Карякин. Речь, естественно, о Достоевском, и Карякин вдруг говорит: «или пустить себе пулю в лоб, как Ставрогин». Можно ли так обмолвиться? И собеседница не поправила.
Одно время действовали бескорыстные искатели ошибок и обмолвок, как, например, И. Ямпольский, регулярно печатавший комментированные их собрания в «Вопросах литературы». Да и сам я однажды попал в его коллекцию, перепутав инициалы двух Маковских.
И всё же — я не в свою защиту — перепутать инициалы, даже и в специальной работе — это одно. А заставить Лермонтова гибнуть на горе, назвать «Пиковую даму» поэмой и, будучи специалистом по Достоевскому, «забыть», что Ставрогин повесился (да ещё как! в последних строках романа — словно восклицательный знак в «Бесах»), — это другое.
Мне кажется, я знаю причину, объединяющую эти разновременные ошибки. Не о Лермонтове думал А. Толстой, не о Пушкине и Чайковском А. Жюрайтис, не о Достоевском Ю. Карякин в своих пламенных выступлениях. Они думали о политической цели, о практическом смысле своего выступления.