Она склоняется ближе.
– Оливер…
Но Джои возвращается в палату, неся желе и пудинг. Может быть, он не считает меня отвратительным переносчиком заразы, как считал Оливер и как, должно быть, считает сейчас, когда я и вправду больна.
Но даже жевать мягкое желе утомительно, и к тому моменту, как я заканчиваю половину чашки, мои глаза закрываются. Ложка падает из руки, когда я засыпаю, но кто-то, должно быть, ловит ее, потому что я не слышу, как она бьется о пол.
Больше всего из моей квартиры мне, наверное, не хватает ее полуночного очарования. Не то чтобы там было тихо, ведь в старом, довоенном, здании постоянно скрипят полы и где-то звякают трубы. Мне не хватает ощущения середины ночи и осознания того, что все остальные в доме спят или засыпают, того чувства, когда встаешь в два сорок два и идешь по квартире будто чужак, прокравшийся на вечеринку.
Совсем не похоже на два сорок два в больнице, где ночь не отличить от дня, а люди постоянно работают, все время заходят в палату и выходят отсюда. Можно, конечно, выглянуть наружу и увидеть, что там темно, но особой погоды это не делает.
Теперь смотрю в окно, и хотя Майами – большой город, звезд здесь больше, чем в Бруклине.
Интересно, что снится Флоре? Снюсь ли ей я?
«У меня есть девушка, – думаю снова. – Моя девушка – Келси». За все годы моих фантазий и мечтаний о том, как Келси станет моей девушкой, я всегда представлял, как прошу ее об этом в какой-то величественной, вдохновляющей, романтической манере. Воображал, что другие девушки будут завидовать нашему первому свиданию, а парни – досадовать, что сами не додумались до такого.
Моя любимая идея свидания – смотреть фейерверки с колеса обозрения на Кони-Айленде. Наша маленькая кабинка мягко качалась бы в прохладном ночном воздухе. В своих фантазиях я преодолеваю страх высоты и обнимаю ее за плечи, чтобы согреть. Мы сходим с колеса обозрения вместе, и моя рука остается у нее на плече. Потом я выигрываю для нее мягкого мишку на аттракционах, и она смеется над какой-то моей шуткой.
Почему я вообще хотел расстаться с Келси?
Завтра позову ее на свидание на Кони-Айленд после карантина… Иногда я забываю, что не останусь в больнице навсегда, что вернусь в школу, в Бруклин, и все это станет полузабытым воспоминанием. Вроде похорон отца. Не помню, с кем говорил, что ел, в каком костюме был, не помню ничего из того, что чувствовал во время службы. Единственное, что я помню, – я не плакал.
Но, в отличие от похорон отца, забывать детали карантина мне не хочется. Я готов помнить каждую проверку жизненных показателей, каждое полуночное пробуждение, если с ними навсегда останутся воспоминания о Флоре.