Просыпаюсь сама, а не потому, что кто-то меня будит, и это приятное ощущение. Шевелю пальцами ног, рук, и осознание, что после этого мне не хочется снова заснуть, вселяет в меня чувство всемогущества. Вытягиваю руки над головой, затем смотрю на часы. Восемь тридцать семь утра. Такими темпами к восьми тридцати семи вечера смогу горы свернуть.
Входит Джои, и я улыбаюсь ему.
– Привет, – говорит он. Кажется, он рад меня видеть, и его радость заставляет меня снова шевелить пальцами рук и ног. Он садится на край моей койки, и я остро осознаю, как близко мои ноги к его заднице. Кажется, Джои не считает меня ядовитой. Поднимаю взгляд на его лицо и вижу, что он наблюдает за мной.
Чувствую, что слегка краснею, и вдруг осознаю, какие у меня сейчас волосы, как я выгляжу. Надеюсь, костюм химзащиты блокирует хоть часть моей вони изо рта.
– К тебе и вправду возвращается румянец, – говорит он.
Я киваю. Кажется, горло вполне способно выдержать разговор, но я не доверяю словам, которые могут сорваться с губ.
– Давай проверю показатели.
Он меряет мою температуру, пульс и кровяное давление.
Хмурится на термометр и говорит:
– Это действительно интересно. – Но, кажется, он общается скорее сам с собой, чем со мной, и делает какие-то записи в планшете.
– Интересно? – наконец с некоторым усилием спрашиваю я. Удивительно, что горло до сих пор болит так сильно. – В смысле: хорошо? Или плохо?
– У тебя все еще жар. Я надеялся, к этому моменту жар спадет.
– Все еще жар?
– Ага.
– Но прошло больше недели.
– Это новое, непредсказуемое заболевание.
– Точно. – Хорошо, что мама не присутствует при этом разговоре.
Смотрю на него в этом костюме химзащиты. Оглядываю палату, шлюз, отделяющий меня от остального госпиталя. Вспоминаю, как уставился на меня парень, который принес корзину с подарками. Будто я была ядовита и отвратительна.
Вспоминаю, как смотрел на меня Оливер после нашего поцелуя.
На глаза наворачиваются слезы.
Но Джои опустил голову, делая заметки на своем планшете, и не замечает этого.
– Увидимся позже. Кто-нибудь скоро принесет тебе завтрак. – Он выходит из палаты, все так же опустив голову и делая заметки. В коридоре он поднимает взгляд и машет мне, но уже не видит, как я вытираю слезы.
Почему «кто-нибудь» принесет, а не он? Но думать об этом долго не получается, потому что глаза снова закрываются.
Когда я их открываю, мой завтрак стоит на подносе рядом с койкой, а мама дремлет на стуле. Гляжу на запястье. Десять сорок две. Черт, часы прошли вот так запросто, и я снова проспала почти весь визит мамы. Хочется бодрствовать дольше пяти минут, помнить собственную жизнь, проживать ее.