А потом подумала и решила не скрываться, черный-то, который Тангстен, велел ее не трогать. Кора откинула матерчатый полог, высунула голову и мысленно выругалась.
Процессия шла по безжизненной пустыне, где из почвы выбухали пузыри растрескавшихся черных камней и не росла даже трава. Некуда бежать, проклятье Двурогого и солнце убьют ее, если раньше этого не сделают твари Пустошей, о которых она наслушалась страшилок в детстве.
Привалившись к бортику, Кора расхохоталась. Невеста Двурогого! Что ж, если он существует и с ним можно договориться, она готова подружиться, лишь бы вернуться и отомстить Расмусу, а потом можно и сдохнуть с чувством выполненного долга.
Близилась двенадцатая полная луна, а вместе с ней жертвоприношение Двурогому. Агреттон, верховный шаман, спал не более трех часов в сутки и давно бы свалился с ног, если бы не специальные отвары и зелья, приготовленные его помощниками.
Всего в Убежище, да и на всех Пустошах, было шесть шаманов. Это число не менялось, и если один из них покидал бренный мир, его место тут же занимал самый достойный из многочисленных учеников. Однако подобное случалось нечасто. Главным преимуществом в служении Двурогому богу было долголетие.
Сам Агреттон никогда не видел того, кому поклонялся, чьим именем вершил правосудие Пустошей и управлял мутантами. По законам племени верховный шаман подчинялся лишь трем жрецам Двурогого, но те никогда не лезли в дела обычного народа, а потому для всех, включая суперов, Агреттон был главным.
Это и льстило, и давало множество привилегий, и в то же время наполняло душу шестидесятилетнего старика, давно пережившего положенное — средняя продолжительность жизни в Пустошах не превышала сорока лет, — страхом. Агреттон боялся Двурогого, как опасался и послесмертия. Ведь если существует Двурогий, значит, есть и Пресвятая мать, и за служение злу шамана ждали вечные муки. Но эти страхи были абстрактными, с ними Агреттон уже смирился.
А к чему так и не смог привыкнуть за полвека услужения, так это к тройке жрецов Двурогого. Вот кто каждым своим появлением в покоях пугал его до заикания. От одного присутствия любого из безликих Агреттон переставал чувствовать тело. Его сковывал ужас, ноги подкашивались, сердце взрывало грудную клетку, а в голове пугливым зайцем металась лишь одна мысль — настал его смертный час.
Жрецы не выглядели как-то особенно пугающе — человеческая фигура в мантии с капюшоном, скрытое в тени лицо. Сходи на базар Убежища и увидишь сотни чудищ пострашнее. Жрецы не кричали, не угрожали, они все, как один, говорили тихими безэмоциональными голосами, но каждое их слово врезалось в мозг раскаленным железом. Агреттон многое бы отдал, лишь бы больше никогда их не видеть, но для шамана Двурогого имелось только два пути: служить или умереть. К последнему Агреттон был не готов.