Я так и не решился позвать девушку. Я просто чуть-чуть шевельнулся, и она подошла. Подошла, положила ладошку на мой горячий лоб и ровно бы всего меня накрыла этой прохладной и мягкой-мягкой ладошкой, потому что всему мне сделалось сразу легче, нервная дрожь, смятение, духота и покинутость оставили меня, отдалились, утихли.
— Ну, как вы? — снова спросила она. И снова я сказал:
— Ничего… — Сказал и проклял себя за то, что никаких других слов на ум больше не приходило. — Ничего, — повторил я и заметил, что она собирается снять ладошку с моего лба и уйти. Я сглотнул слюну и чуть шевельнул пальцами здоровой руки: — Вы… вы какую книжку читаете?
— «Хаос». «Хаос» Ширванзаде. Читали?
— Не-ет. «Хаос» я не читал. А вот «Намус» читал. Это вроде бы тоже Ширванзаде?
— По-моему, да.
Снова стало не о чем говорить. Я знал, что она вот-вот уйдет и заторопился:
— А я много книжек читал. — Мне тут же стало жарко, и я пролепетал: — Правда, много, разных, всяких… Ну, может, и не так много… — И разом возненавидел себя за такое хвастовство, и отвернулся к стене, и отрешенно ковырнул стенку ногтем, уверенный, что девушка сейчас уйдет и будет вечно презирать меня.
Но она не уходила.
Я прислушался.
Да, она стояла рядом, и я, кажется, слышал ее дыхание.
— Вам, может, почитать? — спросила она.
— Ой, пожалуйста! — обрадовался я. Девушка огляделась, покусала губу.
— Ах, нельзя! Свет будет мешать вам и соседу вашему, а он тяжелый. Знаете что, давайте лучше пошепчемся, а?
— Чего-о?
— Ну, поговорим шепотом.
— Давайте, — сразу переходя на шепот, стыдливо согласился я.
И мы заговорили шепотом.
— Вы откуда? — наклонилась она ко мне.
— Сибиряк я, красноярец.
— А я здешняя, краснодарская. Видите, как совпало: Краснодар — Красноярск.
— Ага, совпало, — тряхнул я головой и задал самый «смелый» вопрос: — Как вас зовут?
— Лида. А вас?
Я назвался.
— Ну вот мы и познакомились, — сказала она совсем уж тихо и отчего-то опечалилась.
А я лихорадочно соображал: уж не сделал ли опять что-нибудь неловкое?
— А теперь помолчим. Вам еще нельзя много разговаривать. Вам поспать бы.
— Нет, не буду, мне уже ничего… — запротестовал я, — хорошо.
— Знаю я вас. Все вы так геройствуете, а потом…
И я сразу скис. Конечно, все мы. Нас тут много. А я-то уж, готово дело, расчувствовался. Она небось со всеми так вот шепчется, всех ласкает, как умеет. Жалко ей, что ли, пошептаться или воды подать. А я аж целый стакан выдул, балда!
И до того я расстроился, что мне, по всей видимости, стало хуже, и когда я очнулся снова, рассвет уже забил робкий огонек лампы.