В Латинском районе живут несколько сальвадорских семей. Когда-то их отцы приехали как студенты в заснеженную Арктику, а потом нелегалами осели в квартале 20/20. Женились на местных молдаванках да полячках и начали строгать носастых полукровок. Сальвадорцы у латинских парней в почете. Шимон никому не дает забыть, с чего началась история банды латиносов. С того июльского дня, когда на Морском проспекте погибли пацаны-студенты – поляк и сальвадорец. Те двое – светловолосый шляхтич и сальвадорский паренек-мученик, забитый до смерти за татуировку на лице, – священные символы латинской банды.
Прямо в конце этого трамвайного депо, полного потных галичан, молдаван и поляков, хнычущих детей и подростков, уже гордо татуированных, стоит, как алтарь, стол. А вместо святых даров грузные женщины в засаленных полуперчатках и с черной каймой под ногтями раздают ублюдкам на пластиковых тарелках бигос из крысятины, квашеной капусты и лука. Сегодня у них праздник – вступило в силу перемирие с русскими до мая.
Шимон с Зайкой решали и крутили целый месяц, и вчера пришла весть – главари ублюдков договорились. Узнавая новость, парни сплевывают в угол, но принимают. Шимон так сказал. А за стрельчатыми арками окон – зима, мать ее, ветер, костры, крысы попрятались по подвалам. Сукины дети квартала 20/20, две обескровленные банды, берут передышку в бесконечных боях за Тарповку. Слишком много гробов отнесли на кладбище. В мае сражения вспыхнут с новой силой. А пока – никаких драк с русскими ублюдками. Ходить молча. Пялиться в землю, если чешутся кулаки.
И Хуго Жирный подходит к своему щуплому безрукому Пеппе и говорит: «Уладь, брат, свои дела с Африканцем, не лезь на рожон». Перемирие – такая хрупкая вещь. Как корочка едва схватившегося льда на октябрьской луже. Нарушение перемирия – повод размочить такое кровавое месиво, в котором и выживших-то может не остаться. Но Пеппе сидит, обхватив левой рукой свой обрубок, и упрямо молчит – тощий, нервный, злой бес. Жирный Хуго сплевывает, встает и, прежде чем уйти, грозит ему указательным пальцем:
– Если вдруг что, перед Шимоном защищать тебя не буду.
Хосе криво усмехается ему вслед и в этот самый момент получает подзатыльник от задастой женщины с огрубевшим, как подошва, лицом:
– Надень рубашку, Пеппе, сколько тебе говорить, пресвятые грешники!
Это мать. Их мать полячка, а отца давно грохнули русские. Хосе раздраженно тянется левой рукой за своей черной, с блестящим черепом на спине, рубашкой. Он модный парень. Злой, как дьявол, и, как дьявол, стильный. Так он о себе думает.