Федор достает из кармана завернутую в бумагу пятку и забивает косяк. Они тянут с Рубанком по очереди.
– Ты как, брат, уже наваленный? – У Рубанка остекленели глаза.
Федька молчит. Нет, он ненаваленный. Его уже не берет никакая шмаль. Он упорно, задумчиво смотрит на Гробина. А Гробин сидит один, потягивает из стакана абсент и смотрит на него так же. Они как братья-близнецы сейчас. Какая-то особенная ночь в году? Парад планет? Или что не так с этим проклятым миром, полным мокрой снежной мрази и ветра? Африканец вздыхает и отводит взгляд.
Борис, наплакавшись, засыпает. Ольга встает, забирает бутылку, устало идет за другой стол – выпить в одиночестве. Африканец хватает ее, проходящую мимо, за руку:
– Ло сегодня не видела? – Та с усмешкой качает головой. Отнимает руку и идет своим курсом.
– И на хрена тебе эта сука рыжая? – вдруг спрашивает Рубанок. Когда Рубанка накрывает, он всегда бьет в самую точку. Это его особенный дар – пройти по лабиринту собственных запутанных мыслей и вынести из областей тьмы одно-единственное, слишком важное для этой минуты прозрение.
– Красивая, – хрипло отвечает Федька.
– Допрыгаешься ты, брат.
* * *
Он идет к старику-химику. На лестничных пролетах тьма египетская – побиты лампочки. Достает зажигалку. Поднимается с то и дело гаснущим огоньком.
Старик долго не открывает. Наконец слышится шарканье. Огр в меховой душегрейке отпирает все свои семь засовов, мешкает – еще три висячих замка у него там, что ли?
– А, ты, Федька… Чего так поздно? – Старик отставляет в угол дробовик.
Африканец проходит в комнату, спотыкаясь о валенок у порога. Падает в кресло и сидит, обхватив голову руками.
А старик опускается на табуретку у стола. Наливает в стакан мутную жижу из бутылки.
– И мне плесни, – устало просит Федька.
– И так хорош. Хватит с тебя на сегодня. Рассказывай уже, сукин сын.
Старикан выслушивает, потирая бороду и усмехаясь.
– Хосе, значит, тебя за яйца ухватил?
Федька тоже невесело усмехается.
Огр наливает себе еще стакан – до краев. Выпивает, как остывший чай, большими глотками. Ставит стакан на стол, утирает белую бороду рукавом и говорит:
– Помнишь себя мальчонкой? Я как-то к вам пришел. А ты сидишь дома один. Сахар, селитру на полу разложил. Я говорю: отвечай по всей строгости, как перед архангелом Михаилом, дымовые шашки делать собрался? А ты ведь и впрямь собрался. Против пацанов. В подворотне вроде как тебя отмудохали… И я тебе на это сказал: сахар, пацан, это баловство. С толченым углем селитра лучше горит. Десять процентов древесного угля и девяносто – аммиачной селитры. А муфельную печку нашу помнишь? На газу работала. Мы ее с тобой, пацаненком, керамикой футеровали, ибо всякий металл поплывет при температуре свыше 1000 градусов по Цельсию. Полешки в ней обугливали и прочий полезный в опытах мусор прокаливали. А про тяпку помнишь? Тоже я тебе посоветовал. Купи в хозяйственном магазине тяпку. Обычную, садовую. И носи с собой, вот сюда, за пояс, крепи. Все отморозки пойдут лесом. Я тебе плохого не советовал. Вот и сейчас меня послушай. Оставь все как есть. А что за девка