. Так почему ты не бросил все, не сбежал до сих пор? Уезжай, Федька, завтра же. Только без меня. Он закуривает сигарету и сидит, ссутулив большие плечи, сдвинув брови, смотрит на свои труханы на подоконнике. Ладно, Ло. Хочешь всерьез? Меня все это тоже прожигает – как семимиллиметровым в печень. Но не идеализируй эти подворотни. Здесь каждый – просто мусор и больше ничего. Срань и подонки, на все способные – на кражу и грабеж, на мокрое дело, на изнасилование хором. Свобода, говоришь? Ну да, свобода, если знаешь, что с этой свободой делать и как со всем этим жить – как, засыпая, перестать видеть мертвецов на снегу. Я – подонок, Ло. Я такой же, как все остальные. У меня все это, наверное, в крови. Вот тебе правда. Для ублюдка верность банде – все равно что присяга. И даже не в Зайке дело, а в парнях. Как я Рубанку в глаза посмотрю, если его когда
-нибудь встречу среди просмоленных рыбацких лодок у Аравийского моря… Он усмехается. Ты всего это не понимаешь, Ло. Ты вообще не приспособлена выживать. Ты просто больная на голову сука с патологической тягой пострадать. Но мне всей этой достоевщины не надо. Слышишь? К хренам собачьим. Так что я куплю тебе холсты, гребаные подрамники, что там тебе еще нужно? Теплые шерстяные тапочки? И не высовывайся. Залегай в спячку, грызи оконные рамы, вой на луну, бейся своей рыжей башкой об стену – что хочешь делай, но ты отсюда не выйдешь до самого апреля. Тебе все ясно? И вот еще что, – он выставляет указательный палец перед моим лицом, – ты обо мне вообще ничего не знаешь. У кого из нас двоих тут непросмоленные мозги, так это у меня. Просто время такое – надо пережить зиму.
* * *
К вечеру моя голова становится ясной, и я завожу серьезный разговор с Африканцем:
– Федька, надень штаны. Я тебе расскажу, почему я не могу уехать из этого квартала.
Он со смехом отмахивается – ему лень. Что ж, придется каяться в грехах перед ублюдком без штанов. Мой голый духовник лежит на грязной простыне, покачивает ступней, закинутой на колено, и усмехается:
– Брось, Ло. Ну какие у женщины могут быть грехи? Она ноги раздвинула – вот и весь ее грех.
Нет, не весь… Я ведь… Черт, я ничего никогда не могу сказать прямо и потому, как обычно, начинаю издалека…
Это был холмистый приморский городок на полуострове, у бухты. Курортное местечко, где летом нищеброды, такие как я, могли подзаработать, делая уличные портреты. На пляжах никакого песка, одна галька. Узкие мощеные улочки, петляющие то вверх, то вниз. Двухэтажные домики. Красные крыши. Миллион магазинчиков с бочковым вином и сувенирных лавочек с морскими раковинами и футболками цветов флага республики. Платаны и кипарисы. Местные на скутерах – автомобиль не везде проедет. Там был крошечный музей, в пыльной каморке