– Он муж той, которую мы ищем. И сейчас мы запрем тут двери и каждому из вас по очереди будем рубить пальцы, как он – своей жене.
В хутуне все помнят историю с китаянкой и ее отрубленными пальцами. Помнят, но все равно молчат. Тогда русские опускают обрезы и достают ножи. И вот тут пожилой китаец в парусиновой робе вкрадчиво произносит:
– Мы не знаем ничего. Мы маленькие люди. Вам надо в Народный дом, через два квартала отсюда. С Аароном говорите.
Каждая русская сука и каждый русский ублюдок знает: китайцам верить нельзя. Но выхода у нас нет, и мы выходим из Прачечной и садимся в джип. Лотрек лезет в багажник – на свое законное место.
Народный дом в Длинном переулке, с окнами-арками, облицован рустовым камнем. Высокие печные трубы и башенка. Когда-то давным-давно здесь была читальня и слесарные мастерские, а в башенке – даже обсерватория. Теперь тут китайский бордель. Публичных домов за Каналом пруд пруди – нельзя пройти и ста метров, чтобы не наткнуться на девиц в канареечных платьях. В каждом дворе, за каждой обшарпанной дверью – притон. Особенно же любят китайцы помпезные бордели – такие как этот, в Народном доме.
Проституцию в массы – таков лозунг китайцев. Это их многовековая культурная норма. Говорят, в Китае есть портовый город, в провинции Фуцзянь, на побережье Тайваньского пролива, так там при населении в три миллиона человек аж пятьсот борделей. Мать твою пресвятую, куда им столько? А им нужно – в борделях они отдыхают душой, заливают в себя тонны виски, становятся красными, как говяжьи вырезки, шлепают по задницам девочек, обнимаются и называют друзьями тех, кого завтра замочат, как требует прагматичный китайский уличный бизнес.
У Народного дома Рубанок паркует джип. Все снова по очереди прикладываются к бутылке и, опорожненную, выбрасывают ее на мостовую. Ублюдки берут обрезы. Идут к борделю. Нестройно и мрачно ревут хором: «Мы армию нашу растили в сраженьях, китайских гондонов с дороги сметем!»
– За Федьку и Ло, за весь Пехотный, парни! Покажем гондонам узкоглазым!
– Все, ребята, хорош! – одергивает их Рубанок.
Мне с Лотреком велят остаться снаружи.
Мы сидим на ступеньках у парадного входа. Метет метель. Лотрек достает из-за пазухи бычок и закуривает – долгожданный табачок. Молчит долго, а потом вдруг с горечью и злобой произносит:
– Ты хоть знаешь, что он мою жену трахал?
– Так уж сложилось.
– Сложилось, говоришь? А сложилось, что у тебя, у него и у Мэй по две ноги, а у меня ни одной.
– Лучше б он тебя, конечно, убил, чем так. Хоть ты и говно, Лотрек.
– Придурочная. Рыжая придурочная блядь.