— Динка, ещё раз прости, — снова реву и лезу обниматься. Тереблю рыжий хвост в последний раз.
— Юлька, прекрати, тут такое, а ты! — тоже ревёт. — Как я без тебя теперь, как сдам медицину? С кем буду прикалываться над доктором?
Счастливая, она даже не знает, что для меня значат эти слова и сам доктор. Хорошо, что не знает — было бы ещё больнее. Наконец, и рыжая отправляется восвояси. Уходит спешно, не оглядываясь, а я смотрю ей вслед, пока фигуристый силуэт в экзотическом фиолетовом полушубке не исчезает в густой дымке сырого морозного вечера. Остаёмся с Марусей вдвоём. Нет, не так — не быть нам с Марусей вдвоём.
— Значит, это всё, — тихонько спрашивает, заглядывая мне в глаза, читая мои мысли.
— Получается, что… да.
— Жаль. А могло бы что-то получиться…
Мы обнимаемся, шаря руками по спинам друг друга, всхлипывая, зарываясь в воротники курток. Вдруг она берёт моё лицо в свои ладони, и наши губы соединяются. Это невыносимо. Ветер скользит холодком по влажным губам, режет ножом наши сердца. Она отрывается от моих губ, а затем — вырывается из моих объятий. Ветер остаётся между нами, и через секунду нет уже никакого «между».
— Жаль, — снова бросает она и бежит прочь. Ей вслед я не смотрю — невозможно это. Ещё недолго сижу на холодной лавочке. «Не сиди на холодном — детей не будет». Будь ты проклят. Подставляю зарёванное лицо вихрям — пускай остудят. Сейчас бы сюда Ландерса с его сигаретами. Сигарет нет. У меня вообще больше ничего нет. Ничего и никого.
* * *
Следующий день встречает снегом. Настоящим таким, добротным снегом. Он погребает под собой всё, он чётко знаменует конец. Начало. Чистый лист.
Захожу в деканат посредине пары — специально так подгадала, чтобы не встретиться в коридоре ни с кем. Мои бумаги уже готовы — родители позвонили заранее, постарались. Секретарша отдаёт их мне и сухо прощается. До свидания. Стремлюсь к выходу по пустому коридору, тороплюсь — поезд вечером, a нужно ещё с родителями успеть проститься.
— Снова бежишь? — как выстрел в спину. Мне бы бежать себе дальше, не останавливаясь, не оборачиваясь, но он настигает меня в два шага, одёргивает за куртку, заставляя застыть на месте, парализованной мерзким, скользким страхом.
— Доктор Лоренц? Кристиан? Извините…
Ну что тут ещё скажешь?
— И почему я думал, что ты не такая? Спрашивал же тебя, нужна ли помощь? И что теперь — разбежались и забыли?
— Простите, доктор Лоренц, — с силой дёргаюсь, вырываясь из его хватки. Стараюсь не смотреть в его лицо — я не способна сейчас его видеть, это слишком тяжело! Он же взрослый, он всё поймёт! — Простите, — бросаю уже на бегу, задыхаясь, а он и не преследует меня больше. Я не вижу его, но чувствую спиной, чувствую, что он… растерян. Мой добрый доктор! — Простите, — я уже почти добежала до лестницы, а он стоит один, длинная потерянная фигура в пустом университетском коридоре, — Простите! Я люблю Вас!