Но ее похолодевшие пальцы даже не пошевелились. Да и все на секунду застыли от изумления и жалости: нет, решительно, что безвестный, что знаменитый, этот парень все такой же кретин.
– Знаю, знаю... может показаться, что это чересчур, – продолжил я игриво. – Все-таки миллион долларов... Даже если Лоранс меня страшно баловала все эти семь лет, все же я ей не обходился в семь миллионов старыми в месяц. Совсем нет! Не будем преувеличивать! Не правда ли, дорогая?
И я тихонько рассмеялся. Наступило всеобщее, почти гнетущее молчание. И, хотя все они произвели в уме те же расчеты, мое замечание показалось им верхом дурного тона и страшным чудачеством. С каких это пор жиголо расплачивается с любовницей (или женой)? И с каких пор его занимает разница между его остающимися долгами и погашенными? Никто здесь не мог догадываться о моих истинных намерениях!
– Да нет же, нет! Клянусь, совсем не так дорого, – упорствовал я, глядя на Лоранс гордым и даже исполненным мудрости взглядом; она стоически, с вымученной улыбкой на лице, переносила эту сцену.
– Конечно, нет, – подтвердила она тихо, не глядя на меня.
Задумывалась ли она вообще над этим? Или только лишь Одиль пораскинула умом над цифирками, определявшими жизнь в нашем нежном гнездышке на бульваре Распай?
– Но это еще не все! «Ливни»!.. Ну, вы знаете эту мелодию из фильма «Ливни»... Надеюсь, вы ее слышали?
– Безусловно! Безусловно! – внезапно проснулся академик и начал гипнотизировать меня из-за стекол своих очков.
– Так вот, «Ливни» – вам я это могу сказать – наполовину написаны Лоранс!
Вновь наступило молчание. Лоранс взмахнула рукой.
– Нет, – выдохнула она, – нет!.. Но я заговорил громче:
– Как же нет?! Я искал за фортепиано, пробовал то-се... У меня только и было, что первых две ноты, почти аккорд: до-ре, до-ре... Зашла Лоранс и тут же напела продолжение: фа-си-ля-соль-ля-до-ре... Нет, кажется, я ошибаюсь: ля-до-фа-ре? (Я не так уж разбираюсь в сольфеджио, как уверяет Лоранс...) Нет, без нее не было бы ни «Ливней», ни музыки к фильму, ни долларов!
Баланс все еще смотрел на меня недоверчиво, и я подытожил:
– Угадайте, какой подарок Лоранс мне сделала на наши, ну теперь на свои деньги? Колоссальный «Стейнвей»! Я мечтал о таком всю жизнь!
И, остановившись на этом, я окинул всех торжествующим взглядом, на который откликнулся лишь один Филибер. Вздохнув, я принялся за ванильные сливки; я всегда их обожал и был доволен, что Манни об этом вспомнила. Я поблагодарил ее за особое для меня угощение. Она как-то замедленно кивнула головой, скорее, не обрадованная, а раздосадованная моими комплиментами, быстро поднялась, дав сигнал после затянувшейся тишины к оживленному общему разговору. Так что в полной мере насладиться своим десертом мне не удалось.