Сейчас, когда так мало сил и кроме тошноты (она же – страх, она же – вина) я ничего не чувствую, стихи – единственное, что я могла бы внести в общую топку нашего побега (на страхе и подавленности из-за чувства вины далеко не уедешь). Мне придется читать стихи, потому что просто говорить с Дартом у меня не выходит. Он настоящий, а я не могу.
Я виновата и в этом – виновата во всем. Может быть, если бы я не бросила их обоих, все сейчас не было бы так ужасно и Мета был бы со мной?
Я не могу кричать об этом, я даже думаю об этом тайком – замученно, тихо. Потому что я не знаю, каково это будет Дарту. Я не хочу быть той, кто разрушает всех. Не хочу быть собой.
Стихи. Но мне они отвратительны, как все моё. Буквы ранят своими углами, звуки – резкостью (сейчас всё мне кажется таким острым… острее не бывает). Может, лучше проверенные тексты других? Баратынский? Бродский? Кабанов? Моему мозгу так давно не хватает необходимых веществ. Моя память снесена, я не помню почти ничего.
– Не выходи из комнаты, не совершай…
– Приехали! Инга, мы уже вышли! Выбежали! Из этой комнаты и из этой шинели
Дарт остроумен. Это всегда неожиданно.
Я смеюсь, но смех вянет на корню, потому что Дарт начинает паниковать:
– Черт! Мы замедляемся!
Голубь носится по маленькому салону мобиля, шумно хлопая крыльями.
– Читай своё. Чувство волны давай. Помнишь?
– Попробую, – стараясь переиграть ужас и бьющий в полотно ветер, я форсирую голос, хотя там, в стихотворении, всё начинается на полутонах:
я оплошность твоя в абрикосовом платье
надорванном дверью маршрутки
космос
кефирный
эфирный медбрат
я слышу тебя
(Сглатываю ком, подкатывающий к горлу.)
ты то шнитке
то шуберт
я с мира по нитке
приём!
твои собираю оглядки
(Глаза закрыты – так легче.)
я совершаю смешные попытки
видеть в обратном порядке
(Мне очень плохо!)
тычусь амёбно
(Амёба, инфузория, дура!)
тестирую хоррор
нёбно
но с внутренним хором
сладить не в силах
ведь выпала палочка-блеф
(Тело трясет – мы летим так быстро, точно это вертолет.)
ведь материя блеф
но движенье
шеф
нас спасает от права на твердость
от твердости поражения
(Я уже по ту сторону добра и зла.)
от чувства вины
нас спасает
лишь чувство волны
На лице Дарта улыбка сумасшедшего.
Я еле успеваю опустить стекло и высунуть голову. Вовремя. То, что было овощным рагу, вываливается из меня в темноту и удобряет шоссе.
– Отчаянное стихо!
Дарт подает мне салфетку и указывает на спидометр. Невероятно. Триста десять. Мы оторвались.