Ефим, безусловно, мой человек, видно как мучается, переживает. Против царя не пойдёт, но «пророков» чтит и жалеет. А старцы начали возмущаться. Дескать, мы столько лет Константину верили, а он в императоры выбился и веру старую, веру истинную возвращать не желает. Мало им, старпёрам, что преследования прекратились, что службы в их церквях идут спокойно, а самих церквей старообрядческих в Русской Америке кабы не больше чем «никоновских». Нет. Бузят.
— Скажи, Ефим Фомич. Если захотят старцы уйти в пУстынь. Много народу за собой уведут? Можно, конечно задавить бунт, но во время войны бучу поднимать — врага радовать.
— Так тут, Константин Николаич дело не о молодых или о стариках, дело о казне общины. А там немало, ого как немало золотишка.
— Хм, словно тамплиеры и Филипп Красивый. Только мне золото общины не столь важно, как люди. Люди и есть золото, а без людей что золото — так, песок или кирпичи. Если в слитках.
— Молодёжь останется, Константин Николаевич, и твою сторону примет.
— Думаешь?
— А то ж. Не зря Никита Сыромятов в полковниках и командирах особой бригады. И с отцом разругался вдрызг.
— А в бригаде у Никиты много ваших?
— Поболее половины будет.
— Ладно, Фомич. Никитка, он на самый крайний случай. А тебе выпадает решать вопрос миром. Хотят в Неваду и в Юту? Пусть едут старцы, но без семей. Китайцев нанимают в работу, коль так приспичило. А ты обязательно скажи на сходе общины — в тех местах, куда призывают отправиться старые мудаки, мудрецами их никак не получается назвать, скоро пушки загрохочут. «Старцы» бл… выискались, сами жизнь прожили, скучно в одиночку помирать, за собой народ тянут. Раньше сжигались общинами, теперь в войну, в пекло самое зовут. Именно так и скажи, Фомич. Сможешь? Пойдёшь против своих старших?
— Пойду, государь. Бог свидетель, пойду!
Владимир Алексеевич Корнилов, вице-адмирал флота Конфедеративных Штатов Америки, полный адмирал флота российского в отставке и начальствующей над речной флотилией КША, сидел на берегу Миссисипи, подстелив под «седалище» старенькую шинель (всё-таки утро сентябрьское, хоть и климат не сравним с Отечеством) слушал песню, душевно исполняемую матросами героической русской речной флотилии.
Разумеется, песня была о реке и конечно же о Миссисипи: «Миссисипи, мать родная, будь же руууууусская рекааааааааа», — с душой, с надрывом выводили доблестные катерники, вернувшиеся из ночного рейда. Адмиральский повар, отставник Лукич, не усидевший с внуками и сорвавшийся «со своими адмиралами» в далёкую Америку, суетился у рыбацкой лодки, выбирая для господского стола рыбу посочнее да посвежее.