Когда лестница наконец заканчивается дверью, крики уже не слышны. Один Герланд просто прошёл бы сквозь неё, но он не один, и поэтому пихает дверь ногой.
Огромный холл освещён слабо, совсем не как обычно – когда он встречает высокородных гостей, но Джеми этого хватает, чтобы узнать папу. Папа почему-то здесь, а не наверху, и стоит посреди зала, рядом с кем-то в чёрном. Кто-то в чёрном резко дёргает рукой, и папа падает. Тут Джеми понимает, что кто-то держит меч, который только что выскользнул из папиной груди.
Джеми смотрит, как папа падает – к другим, что уже лежат на полу. Мужчины, девушки и старики, гвардейцы и простые придворные; кто в мундирах, кто в платьях, кто в ночных рубашках. Кто-то на лестнице, кто-то у самых дверей, в тёмных лужах на белом мраморе.
Джеми смотрит, как папа падает – к маме. Она тоже на полу: отсюда плохо видно, но маму Джеми узна́ет всегда.
Когда папа наконец падает, кто-то в чёрном уже рядом, прямо перед Джеми – тенью, метнувшейся к ним быстрее, чем может любой человек. Тень – девушка, она в чёрном, и лицо её тоже в чёрном: волосы, глаза, странные потёки на лице, будто от краски, такого же цвета, как то, что вязко капает с её меча. Только кожа белая, и звёзды, сияющие на дне зрачков, совсем как у Герланда.
Тень заносит клинок для нового удара, и Джеми не знает, почему тот до сих пор не опустился – наверное, потому, что каждое мгновение кажется ему вечностью.
Тень – девушка, мятежница, убийца родителей – смотрит на него, белые звёзды горят в её чёрных, чёрных глазах…
Чей-то возглас вырвал его из холла, погрузив во тьму, какая обычно царит под закрытыми веками.
Кошмар нехотя выпустил Джеми из цепкой ледяной глубины.
Он уставился на лампу, мерцавшую на чайном столике. Осознал, что он там, где и должен быть: в тканевом кресле посреди тёплой гостиной, с книжкой в руках, на затянувшемся вечернем чае.
– …да, я уверен, – говорил Герланд – сидевший напротив, а не тащивший трёх перепуганных детей из залитого кровью дворца, – потому что мне несвойственно выражать вслух то, в чём я не уверен, и к этому моменту ты мог бы это уже…
Джеми посмотрел на книгу – во сне ослабшие пальцы упали на колени вместе с ней.
Надо же. Заснул. На самом интересном месте (утренние тренировки и ночная зубрёжка не прошли бесследно). И опять во сне отправился в чужую память, – хотя Джеми она каждый раз казалась очень даже своей.
Алексас не уставал шутить, что младший брат нагло посягает на его личное пространство, но при том, что их связывало, обмен воспоминаниями был неизбежным побочным эффектом.