Цена неравенства. Чем расслоение общества грозит нашему будущему (Стиглиц) - страница 279

Ничто из этого не является рецептами, защищающими от дурака; многие из них, скорее всего, лишь чуть сократят политическую власть 1 процента. Однако, взятые вместе с планом экономических реформ из предыдущего раздела, они предложат перспективы для новой эпохи – для нашей экономики, нашей политики и нашего общества.


Есть ли надежда?

План политической и экономической реформ в этой главе заключает, что рыночные силы играют некоторую роль в создании текущего уровня неравенства, скорее всего потому, что они созданы политикой. Мы можем перестроить эти рыночные силы способами, которые предоставляют рынку (и обществу) больше справедливости. Мы можем заставить рынки работать, или, по крайней мере, работать лучше. Великая рецессия не создала неравенство в стране, но она сделала его куда бо́льшим, таким, что это трудно игнорировать. Такое неравенство ещё больше ограничивает доступ изрядной части населения к возможностям. С правильной политикой, которая следует плану, обозначенному ранее в этой главе, мы можем сделать все лучше. Это не вопрос устранения неравенства или создания полного равенства возможностей. Это только вопрос сокращения уровня неравенства и повышения уровня равенства возможностей. Вопрос в том, можем ли мы этого достичь.

У нашей покосившейся демократии есть два пути, по которым могут пойти реформы. Девяносто девять процентов могут осознать, что они обмануты одним процентом: то, в чем заинтересован один процент, не входит в их интересы. Один процент много потрудился, чтобы убедить остальных, что альтернативный мир невозможен: дескать, если делать что-либо, не входящее в интересы 1 процента, то это неизбежно навредит всем остальным 99 процентам. Бо́льшая часть этой книги посвящена разрушению этого мифа и доказывает, что мы можем действительно иметь более динамичную и более эффективную экономику – и более справедливое общество.

В 2011 году мы видели, как люди выходят на улицы миллионами, чтобы выразить свой протест политическим, экономическим и социальным условиям в деспотических обществах. Правительства падали в Египте, Тунисе и Ливии. Протесты загорались в Йемене, Бахрейне и Сирии. Правящие семьи повсюду на Ближнем Востоке нервно выглядывали из своих кондиционированных пентхаусов. Будут ли они следующими? Они правы в своём волнении. Существуют общества, где очень малая доля населения – даже менее 1 процента – контролирует львиную долю богатства; где богатство – основная определяющая власти, и политической, и экономической; где укоренившаяся коррупция одного или другого вида – это способ жизни; и где самые богатые зачастую противостоят такой политике, которая может улучшить жизнь людей. Пока мы любуемся народным рвением на тех улицах, неплохо бы задать себе некоторые вопросы. Когда это придёт в Америку? Когда это придёт в другие западные страны? Звучит дико, кажется немыслимым, но – наша собственная страна стала одним из этих беспокойных мест, служа интересам крошечной элиты. Конечно, у нас есть большое преимущество – мы живём в демократии. Но присмотримся – эта демократия не отражает интересов очень больших групп населения. Люди это чувствуют, это отражается в маленькой поддержке, которую они выражают конгрессу, об этом свидетельствует плачевно низкая явка избирателей.