Времени не было. Оставался последний ход — психологическая атака.
— Бросьте дурить, Август! — крикнул, вставая, Яблонских. — Уберите пистолет!
Штеккер сверкнул глазами.
— Разве вы не поняли, кто это? — зло огрызнулся он. — Советский агент!..
— Вы что, считаете меня дураком, Август? Бросьте свои штучки! Я прекрасно разобрался в том, кто этот тип. Только он мне нужен живой. Завтра я развяжу ему язык. А потом, мы в самом начале договорились не предпринимать несогласованных решений.
Штеккер убрал пистолет. Яблонских позвал одного из своих телохранителей, приказал увести Горбенко. Предупредил:
— Отвечаете за него головой, охранять усиленно, утром приведете ко мне. Поняли?
— Так точно, господин полковник! — козырнул старшина Семенов.
Но утром Горбенко допрашивать не пришлось. Банда перестала существовать. Когда части Советской Армии ее окружили, часовых снимать не потребовалось, часовыми были люди Мирковского. Они сами повели бойцов и вместе с ними довершили дело до конца.
Полураздетого Штеккера привели в землянку Яблонских. Ужас отразился на лице фашиста, когда он увидел, что «власовский полковник» спокойно и даже весело беседует с советским полковником как со старым другом.
Кончилась война, Мирковский возвращался в Москву. В коридоре вагона увидел рослого майора. Лицо показалось очень знакомым. Натренированная память сработала быстро. Ну да: сорок второй год, Москва, потом рейд «белых призраков». Ну конечно же, это был он, Геннадий Мороз, тот самый парень, которого тяжело ранило в бою, когда пробирались во вражеский тыл, и которого разведчики оставили на попечение жителей Комиссаровки.
Майор почувствовал на себе взгляд Мирковского и обернулся, глаза его засияли:
— Евгений Иванович, дорогой, встреча-то какая!
— Значит, жив, здоров?! И ордена, гляжу…
— Берлин брал!.. Одним словом, выходили меня колхозники Комиссаровки. Пришли наши части, освободили село и меня заодно… Потом госпиталь — и на фронт. А вы-то как?
— Да ничего, спасибо, тружусь, как говорится, на прежнем месте. Работа вроде бы поспокойней стала, война-то кончилась, фронта больше нет. Еду в отпуск.
На этот раз отпуск у Евгения Ивановича был самый настоящий: с морем, с кавказским пляжем и солнцем, а главное — с женой и ребятами, по которым истосковался за войну. Вместе мечтали о том, что теперь уже не будет долгих разлук. С такой мечтой вернулись в Москву. А на другой день…
Генерал вышел из-за стола навстречу Мирковскому, обнял. А потом обычный чекистский разговор.
— Ну, что думаете делать? Все виды нашей работы в условиях фронта изучили в совершенстве. И в биографию свою к делам пограничным дописали достойные главы. Вернемся к обычным делам. А дел у нас с вами и в мирное время хватает. Впрочем, наша война не кончилась.