Зверь поднял голову и недоуменно посмотрел в голубые глаза.
– Тебе скоро отправляться в горы, преодолевая снежные бураны и прочие неприятности, – заговорила Вэл спокойным, рассудительным тоном, наблюдая, как совершенно по-собачьи дергается черное мягкое ухо. – А ты похож на узника, которого держали в заточении.
Баргест приоткрыл пасть, вывалив длинный язык.
– А если ты снова встретишь этих… шепелявых. – Вэл нахмурилась, припоминая нужное слово. – Как их… тех, кого мы видели, помнишь? Два мужика и баба, все в чешуе. А, шипуны, точно!
Вэл радостно улыбнулась, ловя на себе совершенно человеческий, восторженный взгляд зверя.
– Что они подумают о честном имени дозорных? Слухи о том, как вы исхудали и поплохели, разнесутся по всей топи, понимаешь?
Баргест скользнул вниз с кресла, и через секунду его длинная морда лежала на коленях Вэл.
Она улыбнулась, с легким оттенком горечи понимая, что никто и никогда еще не обводил ее вокруг носа с такой легкостью; запустила пальцы здоровой руки в черную шерсть на загривке пса, и зверь приподнялся навстречу, все больше напоминая человека. Длинные, покрытые черной шерстью лапы осторожно, стараясь не причинить боли, обняли за плечи, большая мохнатая голова прижалась к щеке. Холодное пятнышко мокрого носа ткнулось в шею.
Вэл сморгнула мимолетные слезы и обхватила зверя одной рукой.
Сердце тоскливо ныло, и она ненавидела себя в эту минуту.
Ненавидела так же сильно, как совсем недавно ненавидела мужчину с такими же черными бархатными глазами, как и у зверя, влажный горячий язык которого нежно вылизывал ее шею.
Фиксирующую повязку сняли через три недели. От представшего взгляду зрелища становилось тошно. Худая, с сухой, шелушащейся кожей рука вызывала жалость, и первые дни Вэл с легким налетом неприятия просто прятала ее в рукав.
Дэни, заметившая, как Вэл избегает пользоваться левой рукой, сделала ей замечание и показала, как нужно разрабатывать мыщцы, чтобы вялые тонкие пальцы наконец стали такими же, как и прежде.
Вэл терпеливо выполняла все указания, полагаясь на осведомленность девушки.
Синяки, темно-желтыми разводами покрывавшие кожу, постепенно сходили, хотя когда Вэл поднимала вверх руки или резко поворачивалась, где-то в глубине еще отдавалось болью.
Кровотечение прекратилось, но Вэл, не находя объяснения невнятному чувству, ощущала в себе какие-то изменения, будто что-то внутри ее незримо сломалось. Она старалась не думать об этом, отбрасывая неприятные мысли в самые темные уголки сознания.
Измученное и изнуренное тело с каждым днем наполнялось силой, и по прошествии некоторого времени Вэл внезапно поняла, что больше не чувствует себя разбитой и покалеченной старухой.