– Вот те раз. А мне кудой? – Я почесал затылок, подумал, потом быстро разделся и осторожненько втиснулся посередине.
И тут же, как по сигналу, Сашка и Забава развернулись, прижались и быстренько устроились на моих плечах. Да еще ноги на меня закинули.
«Может, похоти предаться?.. – неспешно подумал я. – Так это ж опять уговаривать придется. Не, лениво. Пусть их, хоть отдохну…»
И неожиданно быстро заснул.
А вот утреннее пробуждение ну никак на доброе не смахивало.
Сначала сквозь сон послышался чей-то громкий шепот, а потом вдобавок меня стали дергать за ногу.
Вот тут я уже окончательно проснулся, недоуменно уставился на Ванятку, застывшего возле постели, и спросонья рявкнул:
– Вконец охренел, щенок? Тебя куда принесло?
– Сир, молю, не гневайтесь… – горячо зашептал паж. – Тут такое дело… Боярин Старица прибыли… Дело важное…
– Что случилось, Вань?.. – во сне зашептала Александра.
– Спи… – Я осторожно высвободился из объятий, встал с постели и, на ходу накидывая поданный Ваней халат, вышел из спальни.
Старица уже стоял у двери кабинета.
– Зрав буди, боярин… – Я зевнул и крепко его обнял. – Ну и какого рожна тя с самого ранья принесло?
– Не гневайся, Иван Иванович… – Старица с пасмурным лицом отстранился. – Не по доброму делу я к тебе. Феодора Ивановна занемогла…
– Чего? – Я моментально окончательно проснулся. – Чем, когда?
– С рассветом ей худо стало. Вырвало чуть не наизнанку, даже воду принимать не может. Наших лекарей к себе не подпускает, велит твоего прислать.
– Ваня, живо Августа на ноги! Пусть собирается. Твою же мать! Отравили? Кто?
– Ежели бы ты не был ей отцом, на тебя могли подумать… – сурово ответил Старица. – Ужинала у тебя ведь. А дома пищу не принимала, тока пила. Вся ее челядь уже повязана. Мои дьяки ведут дознание. Но пока ничего путнего. Запираются.
– А как государь и княжич?
– Все хорошо, здравы. Но… – Боярин с досадой махнул рукой. – Свирепы, аки звери лесные – грят, ежели не дознаюсь кто… не сносить мне головы…
– Значит, не у меня отравили, – сделал я вывод. – Ибо ели все вместе, одно и то же. А в своем поваре я уверен. Так, жди. Сейчас облачусь, и поедем…
Через час я уже стоял у ложа Феодоры. Выглядела она – краше в гроб кладут, бледная как смерть, губы искусаны, скулы заострились. Но в глазах бушевала свирепая злость.
– Как ты, Федюнюшка?
– Сир… – Медикус взял меня под локоть и подтолкнул к двери. – Настоятельно прошу, покиньте покои. И вы тоже! Немедля…
Шепча дикие проклятия, я вышел из спальни. Ну, суки… на куски живьем попластаю, невзирая на лица…
Иван Молодой, обхватив руками голову, сидел на лавке рядом с дверью. Откуда-то из соседних комнат слышался грозный рык великого князя.