Но первым подошел именно Холмский.
– Здрав буди, князь! – приветливо протрубил своим зычным голосищем воевода. – Слыхал я, знатно ты гостей незваных угостил в своей вотчине.
– И тебе, княже, здравствовать, – не чинясь, без гонора, ответил я. – Было дело такое. Встретил и приветил, вот только проводить не довелось.
– Ярославский грит – добрая сеча была! – Князь одобрительно покивал. – И твои ратники, те, что фряжскому строю обучены, справно бились. Покажешь? Я уж всяких разных повидал, но все больше вражьих, в бою. А тут будет любопытно глянуть, как говорится, изнутри, с толком да расстановкой.
– Отчего не показать. – Я улыбнулся. – Через седмицу прибудут, устрою специально для тебя учение, чтобы показали все, что умеют.
Воевода мне понравился. Эдакий суровый с виду мужик, но приятный в общении, открытый. Голос как у дьякона из церковного хора, борода холеная, морда кирпичом, красная, да и сам немаленький. Тоже при сабле и булаве, видимо, знаке своем воеводском.
Мы с ним вполне по-дружески поболтали и разошлись с обещанием погостить друг у друга. Старица ко мне не подходил, но знаком дал понять, что обязательно увидимся позже.
А потом появился сухонький старец с посохом, грюкнул им об пол и пригласил всех в тронный зал.
Иван Васильевич, который Третий, великий князь всея Руси, уже сидел на троне – покрытом резной костью и золотыми пластинами массивном величественном сооружении. В царском облачении, то есть в бармах, при большом наперсном кресте едва не на всю грудь размером, при державе с посохом и в шапке Мономаховой. Которая, как я уже говорил, совсем не похожа на ту, что дошла до наших дней. Рядом с ним как соправитель сидел Иван Молодой, тоже в парадном облачении, но не таком пышном. И на кресле попроще.
Устало хмурясь, великий князь дал знак рассаживаться. Я уже знал, что бояре сидят по лавкам по обе стороны от государя согласно своему роду, заслугам и благоволению государя, строго по своим местам, за которые готовы друг другу рвать глотку. Поэтому слегка помедлил, ожидая, куда определят меня. Но особо не переживал. Куда-то да определят. Хочется надеяться, что не с самого краю. А вообще, плевать. Сам факт того, что латинянина допустили в святая святых – уже беспрецедентный факт и великая милость.
Но ждать почти не пришлось, тот же старец с поклоном отвел меня к отдельному креслу, по левую сторону от трона, но чуть поодаль, не так близко, как сидел Иван Молодой.
«Эвона как… – подивился я про себя. – Это уже вовсе милость из милостей. Что, бородатые, волками смотрите? Плевал я на вас с высокой колокольни. То ли еще будет…»