В лесу кипела жизнь, даже активнее, чем я думал. Воздух над нашими головами был изрезан полосками света там, где порхали птицы, летучие мыши и насекомые, переносящие холод. Где-то – не так далеко, как мне хотелось бы, – проревел медведь. Рафаэль помедлил, но не из-за этого. На краю тропы, по которой мы шли, росло дерево, наполовину обвитое плющом.
Дерево росло вокруг чего-то: ветки изгибались причудливым образом. В некоторых местах с коры свисали лохмотья. То, что обвивали ветки, словно вырвалось из них. Но когда мы подошли ближе, я понял, что одна ветка словно держала человека за ребра. Другая, наполовину сломанная изнутри, очерчивала плечо и руку. Ствол дерева оплетал свечной плющ, который все еще цвел. Падая, лепестки оставляли в воздухе, наполненном пыльцой, золотые линии. Рафаэль отвернулся. Мы оба молчали. Он не хотел знать, что я видел дерево на рисунке или что я знал, что на его плечах были родинки. Не хотел он слушать и то, что мой отец пересек границу, пытаясь найти его.
Некоторые из сломанных ветвей были толстыми, но их можно было перерубить топором. Но для этого нужно было иметь топор и знать, что Рафаэль еще жив. Я видел, каким бледным он стал всего после одной ночи, проведенной на холоде. К тому моменту, когда папа нашел его, он провел в лесу сорок лет: сорок лет дерево медленно затягивало его, сорок лет мох, плющ, хвоя и пауки пытались прибрать его себе. Чтобы убедиться, что Рафаэль не был вырезан на коре, нужно было долго всматриваться в дерево, и даже после этого было бы безумием проверить его пульс. Это была страна жертвоприношений. Папа решил, что обнаружил мертвеца.
– Как ваша нога? – спросил Рафаэль.
– Хорошо. Спасибо.
Когда несколько лепестков упали ему на руку, он смахнул их. Он крепко сжал четки. Несколько обезьян взвизгнули и бросились врассыпную, заметив нас. Их хвосты оставляли вихри следов в пыльце. Было трудно представить, что нас до сих пор не заметили.
Рафаэль словно прочитал мои мысли.
– Нас бы услышали, если бы захотели.
– Но все остальные…
– Приходили сюда одни, без разрешения, без священника.
Я едва не спросил, с кем пришел мой папа, но вовремя сдержался.
Мы оба посмотрели на деревья вдалеке от нас, в которых мелькнул кто-то размером с человека. Я застыл на месте, решив, что там стоит человек, но им оказалась маркайюк. Она повернула голову, словно смотря нам вслед. Она напоминала статую с кладбища, но затем я с грустью осознал, что скульпторы могли раз за разом использовать один и тот же образец.
– Разве мы не ушли слишком далеко, чтобы привести их в действие? – тихо спросил я.