Рафаэль рассмеялся. Его смех всегда заставал меня врасплох, и мне пришлось сдержать себя, чтобы не выглядеть слишком довольным.
– Я не люблю плохой перевод, – признался он. – Я не люблю идиотов, которые рассказывают белым людям, что гора живая и умеет думать, а деревни охраняют особые люди, превратившиеся в камень.
– Но так оно и есть.
– Нет, – возразил Рафаэль и толкнул меня в грудь. Для него этот удар был почти легким касанием, но я почувствовал всю тяжесть его руки. Еще немного, и я упал бы на землю. – Это ужасно. В Испании или Англии вы ведь скажете это по-другому, верно? Вы скажете: «В Андском высокогорье отмечена особенная наследственная болезнь, которая вызывает окаменение и погружает пациентов в состояние долговременной каталепсии. Возможно, окаменевшие пациенты являются частью окружающих гор. Это повлияло на религию и привело к появлению культурной тенденции уделять огромное внимание камням». Это одно и то же, только на твоем языке, а не на кечуа с добавлением испанских слов. Чертов кеспанский. Говори на одном или на другом, иначе не жалуйся, если кто-то ударит тебя по голове Библией и обзовет болваном.
Я все еще смеялся, когда мы повернули и вышли к высокому акведуку. Четыре маркайюк на пьедесталах стояли по обеим сторонам колонн, возвышавшихся над дорогой. Они повернули головы в нашу сторону. Эти статуи гораздо больше напоминали стражей, чем святыни из Бедлама. Их одеяния тоже были сделаны из кожи, но каждая была одета в броню и поножи. Маркайюк держали копья – золотые, потому что золото не ржавеет. Они были в сознании и почти ничем не отличались от нас. Мое сердце ухнуло куда-то в пропасть. Если статуи следили, кто и когда входил и выходил из монастыря, то они знали, что за последние сто лет лишь одного мальчика отправили в Бедлам, и ему было всего двенадцать. Возможно, я сошел бы за священника, собиравшегося окаменеть, но сроки не сходились.
Но нас никто не остановил. Ближайшая маркайюк лишь слегка кивнула. Мне показалось, она смотрела на нас с грустью.
– Когда они менялись, их сопровождала целая свита из Куско, – тихо пояснил Рафаэль, когда мы проходили мимо. – Вряд ли им нравится, что людям пришлось идти из Бедлама в одиночку. Я помню… с ними возникли проблемы, когда я покидал монастырь. Они остановили нас, потому что у нас не было еды в дорогу.
– Какой стыд, что Анка ведет себя иначе.
– Анка превратилась в Бедламе. Насколько мне известно. Никто ей не помогал. Я понимаю, почему она невзлюбила человека, к которому в подходящий момент приехал внук иностранного друга. Это несправедливо.