— Уже уходишь? — сквозь грохот падающих хрустальных глыб я услышал вопрос от того, кого не ожидал тут встретить.
— Ухожу, но обещаю вернуться, — улыбка рассекла моё лицо, кулаки сжались, а голова повернулась к Себастьяну.
— Не задерживайся слишком долго, мы ждём тебя, — в отблесках фиолетовых осколков появилась хрупкая фигурка в лёгком летнем платьице. Лиза улыбнулась настолько широко, насколько смогла, перетягивая всё внимание на себя: на свои тонкие девичьи плечи, струящиеся волосы цвета чистого золота, самые глубокие и завораживающие голубые глаза, которые я когда-либо видел.
— Мне осталось совсем немного, я обязательно вернусь к вам, — слеза, запечатлевшая в себе вселенскую тоску, скатилась по щеке, сорвавшись вниз, и тут же растворилась в воде.
— Не подведи мою сестру и на этот раз. Как только закончишь с делами «там», приходи, она будет ждать тебя, — выражение лица брата было как никогда серьёзным. Лиза, прятавшаяся за его спиной, то и дело выглядывала, смущённо краснея, и снова скрываясь за братом. Стена продолжала всё больше разрушаться, усеивая всё вокруг глыбами размером с автомобиль, а некоторые были гораздо больше целых шаттлов. Лично я чувствовал, им ничего не грозит, их не завалит, больше не погребёт прошлое, не затмит боль от пережитых мной чувств.
Пришло время покончить со всем этим. Махнув на прощание Лизе с Себастьяном, я медленно вдохнул полной грудью и закрыл глаза. Грохот, хрустальный треск, звонкий голос девушки, которую я люблю, сменился мерзким звоном в ушах. Гул силовых кабелей, вибрации, проникающие сквозь череп прямиком до мозга, запах запёкшейся крови и общей затхлости дразнил обонятельные рецепторы. Еле различимые болевые сигналы от повреждённой руки проникали сквозь наркотический барьер обезболивающего.
— Доброе утро, «Праймос»! — заорал я во весь голос, растягивая слова.
После открытия глаз картинка долго и упорно не хотела фокусироваться, показывая раздвоенное изображение смазанных, нечётких образов. Сконцентрировавшись, я смог убрать это, осталась только небольшая рябь, как на исказившейся записи. Тело, словно после самого длительного марафонского забега, просто отказывалось включаться, отдаваясь болью во всех конечностях, которые и без этого были словно залиты свинцом под завязку. Если судить по относительной ясности сознания, стимуляторы ещё действовали, тело же отказывалось повиноваться мозговым импульсам, пропуская мимо попытки пошевелить хотя бы пальцем не простреленной руки.
Неужели конец? Пройти через такое, чтобы вот так вот закончить? Быть не может! Не было ещё такого дерьма, из которого Джеки Смайл не выбрался бы, были ситуации и похуже. Стоп. А была ли ситуация хуже? Не видно никаких вариантов оптимистичного развития событий для меня, вероятно, даже для всего человечества, если всё же это оружие чужих. Ещё один вопрос — а не наплевать ли мне на всё человечество? Почти каждый человек, не скованный честью или словом веры в богов, думает только о себе в ситуациях, напрямую угрожающих его жизни, даже не обсуждается. Хотя очень многие запутавшиеся люди могут поспорить со мной, очень рьяно, агрессивно и яростно защищая свои хрупкие иллюзии человеческой сплочённости, мира во всем мире. Эмпатия существует только для себя и самого близкого окружения. Что такое сострадание и миллионы лет эволюционного инстинкта самосохранения? Может, я просто трус?