Между прочим, мнение Марьи Федоровны разделял практически весь двор, даже самые молодые придворные. Как-то раз государева семья посетила концерт знаменитой итальянской певицы Каталани. За появлением высоких гостей в ложе наблюдали воспитанницы Екатерининского Смольного института. И сразу отметили прелестное существо, впорхнувшее в зал тотчас за Марией Федоровной. Это была молодая дама в голубом платье, с приколотыми маленькими букетиками пурпурных роз по бокам. Такие же розы украшали ее маленькую головку. Она не шла, а словно плыла по паркету. За ней почти бежал высокий веселый молодой человек, который держал в руках соболий палантин и твердил:
– Шарлотта, Шарлотта, вы простудитесь!
Молодая дама поцеловала руку государыне Марье Федоровне, которая ее нежно обняла. Институтки зашушукались:
– Какая прелесть! Кто это такая? Мы будем ее обожать!
Классная дама пояснила:
– Это великая княгиня Александра Федоровна и великий князь Николай Павлович.
Тут раздался третий звонок, и вошел император Александр Павлович. Вслед за ним появилась маленькая дама в сером платье, белом чепце, окутанная белым газом, с красными пятнами на лице.
– Ах, какая противная, – зашушукались институтки, – кто это?
– Это императрица Елизавета Алексеевна! – сердито ответила классная дама.
– Она точно старая гувернантка. Сразу видно, что ее никто не любит!
Отнюдь не из корысти Александрина отбивала пальму первенства у своей belle-soeur[34].
Она инстинктивно пыталась избегать всех и всяческих неприятностей, вот и старалась держаться в стороне от Елизаветы и этим заслужила еще более нежное отношение свекрови и ее приближенных, может быть, даже и императора, который с радостью видел, что дочь обожаемой Луизы пусть и не столь же умна, как мать, но, во всяком случае, столь же очаровательна.
Жизнь казалась Шарлотте сплошным беззаботным праздником. Прогулки верхом, балы, поездки и экскурсии в Кронштадт, где император проводил смотр флота… Многочисленное общество, в котором дамы, по ее мнению, более отличались нарядами, чем красотой, а кавалеры были скорее натянуты, чем любезны, было, однако, веселое: присутствие императора Александра, очарование, которое он умел придать всему, что ни предпринимал, наэлектризовывало весь двор. Как-то раз он сам взял ружье, дал по ружью каждому из братьев и приказал исполнять ружейные приемы, что весьма позабавило всех присутствующих.
Казалось, что это веселье, это сияние император будет излучать вечно! Во всяком случае, так это воспринимала Александрина. Никогда ни одно облачко возмущенного тщеславия не затмило сияния этой беззаботности, этого полного довольства своим жребием. Ее муж был лучшим на свете, а его неудержимая страстность враз и пугала, и делала ее счастливой. Словом, жизнь была сущим раем. Особенно когда она почувствовала себя беременной.