– Я не храню все это, чтобы напоминать себе о том, чего у меня нет. Я храню это как напоминание о том, что у меня есть.
Я сглатываю. Чувствую, как слезы подступают к глазам. Слезы стыда, грусти, вины. И любви.
– Я не была такой, как ты, – продолжает она. – У меня не было такого таланта. И однажды я поняла, что у меня есть дети, которым я должна отдать свою любовь. Я хотела быть рядом, когда я нужна. И я не могу сделать этого, находясь на сцене. Школьный кабинет – вот где мое место. Иногда ты отказываешься от чего-то, потому что так правильно. И делать то, что правильно – приятно. Это приятнее, чем исполнение мечты. Потому что мечты нереальны.
– Как думаешь, моя мечта реальна?
Она вздыхает.
– Иногда я переживаю за тебя. Это тяжелый бизнес, и я стараюсь не слишком сосредоточиваться на этом и не говорить об этом, потому что больше всего на свете я хочу, чтобы ты поняла, что это не всё. Что есть вещи, которые намного важнее успеха.
– Например?
Она смотрит на меня и улыбается, почти смеется.
– Ты слишком умна для такого вопроса.
Я фыркаю.
– Иногда создается ощущение, что тебе все равно. Скоро выходит блокбастер с моим участием, а ты ведешь себя так, словно это школьный спектакль.
Она гладит меня по спине, затем поправляет мои волосы.
– Я, возможно, не понимаю мир кино и эгоистично мечтаю, чтобы ты жила дома, но я никогда не хотела, чтобы ты хоть минуту сомневалась в том, как я горжусь тобой. Ты всегда была другой, – говорит она срывающимся голосом. – Наверное, я игнорировала это, потому что надеялась, что тогда ты останешься здесь и будешь моей дочерью.
– Я и так твоя дочь, – говорю я.
– Моя дочь-кинозвезда. – Она улыбается и выпрямляет спину. – Как насчет того, чтобы сводить свою маму поужинать, а? Только мы двое.
– С удовольствием, – Я протягиваю руку, чтобы вернуть ей билеты, но она качает головой.
– Оставь их себе, – говорит она.
– Но, мам…
Она накрывает мою руку своей.
– Я хочу, чтобы они были у тебя. Может, они напомнят тебе о том, что действительно важно.
Она дотрагивается указательным пальцем до моего носа.
– А теперь дай своей матери переодеться. Мы собираемся в приличное место.
Я встаю, билеты зажаты у меня в руке.
– Я позабочусь о них, – говорю я.
Может, у моей матери нет особых драгоценностей, но эти кусочки бумаги – ее реликвии. Потому что в моей руке сейчас нечто, что нельзя купить. Что-то священное.