Короче. Размахнулся я знатно, а вот о толчке опорной ноги забыл, да и корпус скрутил так себе. Смазал удар, одним словом. Тренер бы за такой удар сто раз отжиматься заставил. Или с собой на закорках по залу бегать. К счастью, охранники всех этих премудростей не знали и полученную плюху засчитали.
— Ого! А ничё так приложил Сивому, — как шмели, загудели зрители. — Глянь, как его мотнуло…
— Старшой, ты как?
— В Заречье старуха живет… Говорят, еще те времена, когда Империя была, помнит… — сплюнул супротивник, и с трудом сдержался, чтобы не прикоснутся к уху, багровеющему и опухающему прямо на глазах. — И то сильнее бы врезала. Зато я теперь приноровился. Готов, господин хороший землю целовать?
— Не на рать идя похваляйся, — проворчал я. — А когда с рати… присядешь.
Силу противника я уже почувствовал, и понимал, что если не хочу остаться с парализованной рукой, придется либо уклоняться, либо сбить прицел. А поскольку здешними правилами уклоняться нельзя, значит надо разозлить соперника. Чтобы ему от злости в глазах потемнело. Ударит, конечно, еще сильнее, но уже, куда придется.
Угадал. Взревев, словно ему на любимый мозоль наступили, охранник сцепил руки замком, но удирал не в плечо, а в грудь.
— Н-на!
Здоровый, черт! Как конь лягнул. Внутри меня екнуло и булькнуло, сердце на мгновение замерло, потом с утроенной силой бросилось наверстывать упущенное, а во рту возник металлический привкус крови. Зато на ногах я таки устоял и, самое главное, ничего не хрустнуло. Кольчуга помогла. Вернее — стеганный поддоспешник смягчил удар. А я еще надевать не хотел! Жарко, мол… Сойдет и так. Хорошо Лавр Тулий настоял, сказав, что… Впрочем, какая разница, что именно сказал капитан, важно — я его послушал. И получил шанс на ответный ход. Который, если не планирую стать немощным калекой, должен решить исход поединка.