Соответственно, для фантастики характерно использование в качестве персонажей людей необычных профессий, для которых вероятно попадание в скрытые, неизвестные широкой публике пространства — это летчики, космонавты, археологи, геологи — все, кто уходит или улетает очень далеко или проникает в некое закрытое место. Хорошо также зарекомендовали себя милиционеры и прочие силовики, которые сами приезжают к месту возникновения аномалий.
Полвека поисков: «демонстрация» или «контаминация»?
Классический научно-фантастический рассказ, расцвет которого пришелся на 60-е годы, выработал формулу, которая идеально сбалансированно уравнивала естественно-научную и гуманитарную составляющую литературного этоса. В этот период научно-фантастический рассказ в большинстве случаев стал историей о расплате за столкновение с чудесным, чаще всего — о расплате за научное открытие, причем расплате, затрагивающей личностные, социальные и моральные измерения реальности. Говоря коротко, это рассказ о моральных последствиях научных открытий. Эта формула стала доминировать к 60-м годам, хотя родилась она, разумеется, не тогда. С точки зрения истории литературы данная коллизия связана с фаустовским мифом, когда слишком любопытный маг и ученый оказывается в той или иной степени наказан за свою познавательную дерзость. Этой же формуле соответствует и «Франкенштейн» Мери Шелли, с которого иногда начинают историю научной фантастики.
Таким образом, сама по себе формула «расплаты за изобретение» была готова уже к началу ХХ века, но некоторые обстоятельства мешали ее широкому распространению внутри жанра в 20–40 годах — в частности, оптимизм, навязываемый советской идеологией, энтузиазм, вызываемый научно-техническим прогрессом, и связанная с этим энтузиазмом готовность ограничить художественные задачи рассказа просто демонстрацией возможностей науки. Отвлекали писателей и политические обстоятельства — например, тема будущей революции или позже, в 30-х годах, будущей войны, при изображении таких социальных катаклизмов было не до осмысления научных достижении. Поэтому примерно до 1950-х годов научные открытия не становились поводом для моральной рефлексии и социальной критики.
Доминирующая в послевоенном НФ-рассказе формула — «выявление моральных последствий научного открытия» — была замечательна не только с содержательной, но и с архитектурной точки зрения, поскольку она идеально решала проблему соединения фантазма с сюжетом и интеграции первого во второй. Если именно фантастическое открытие порождало находящуюся в центре писательского интереса моральную проблему, то фантазм, таким образом, запускал сюжет. Однако так было не всегда, и в первой половине ХХ века мы видим множество экспериментов по построению фантастических рассказов. Если считать найденную к 60-м годам формулу «идеальной», то с позиции сегодняшнего дня можно сказать, что первая половина века в истории русского фантастического рассказа ушла на поиски идеальной формулы, при этом авторами было опробовано множество иных схем повествования.