Колмогоров недоумённо глянул на меня, морща лоб, а в его светло-голубых слегка раскосых глазах остывал математический жар.
– Постойте, постойте… – затянул он, выпрямляясь на скрипучем стуле. – Дайте вспомнить… Голос мне ваш знаком… А-а! Миша! Миша Гарин!
– Он самый, – поклонился я.
Академик приподнялся и крепко пожал мне руку. Ладонь его не была мозолистой, но сила в ней жила.
– Рассказывайте! – велел Колмогоров.
– Да рассказывать особо не о чем, – изобразил я скромника. – Закончил девятый класс без четвёрок…
Академик шутливо погрозил мне пальцем.
– Вы статьи свои читали хоть?
– Да, мне по почте прислали номера «Программирования» и «Кибернетики». Штатовский журнал пока что не держал в руках.
– Миша! – засмеялся Андрей Николаевич. – Как, по-вашему, много ли школьников печатается в таких изданиях? То-то же! Да нет, я сам недолюбливаю хвастунов, но и мимикрировать под средний уровень не годится. Вам есть что сказать! Надеюсь, вы ещё не передумали доучиваться в нашей физматшколе?
– Не передумал, – мотнул я головой. – Только, наверное, не получится у меня… раньше зимних каникул. Я в Москву с родителями приехал. Мама поступает в Менделеевский, на заочное, а папа почти уже устроился в зеленоградский Центр микроэлектроники. Ему там обещают квартиру дать, но не раньше декабря. В общем, домой мы вернёмся втроём – я, мама и сестричка Настя. И будет очень некрасиво бросить их одних осенью. Понимаете?
– Понимаю! – серьёзно кивнул Колмогоров. – Конечно, понимаю. Зимой так зимой. – Внезапно воодушевившись, он прищёлкнул пальцами. – Кстати! А высокотемпературные сверхпроводники?
Я молча полез в сумку и вынул из кармашка чёрную «таблетку». Андрей Николаевич осторожно переложил её к себе на ладонь.
– Удалось? – негромко спросил он.
Я кивнул.
– Измеряли?
– Четырёхпроводным методом Кельвина, – сказал солидно. – Образец охлаждался в жидком азоте – и сопротивление падало до нуля.
– С ума сойти… – прошептал Колмогоров и резко поднялся. – Пойдёмте, Миша!
– Куда?
– На физфак! – воскликнул академик. – Явите нам чудо!
⁂
Глядя на здание физического факультета, я радовался про себя, что его успели возвести до хрущобной эпохи, когда дали бой красотам архитектуры, и наши города заполонили безликие типовые коробки. А тут ещё есть на что посмотреть со вкусом.
Колмогоров провёл меня сразу в приёмную декана. Попросил обождать и ворвался в кабинет, взывая с порога:
– Василий Степаныч![71]
Тяжёлая дверь замкнулась, и я не услышал диалога. Минуты не прошло, как в приёмную вывалились оба, возбуждённые и малость встрёпанные – седой Колмогоров и лысый Фурсов.