У Большого Ти (вторая часть прозвища была сокращением его непроизносимой фамилии, первая же указывала как на его всемогущество в издательском деле, так и на тот объём, который он занимал в пространстве) печатались только маститые писатели. Я же, молодой литератор, едва ступивший на стезю творчества, попал в поле зрения Большого Ти случайно, благодаря частым телефонным звонкам упрямой рыжеволосой девицы, дочери одного из городских финансовых воротил, с которой некогда встречался и которой имел несчастье в порыве страсти и вдохновения прочесть несколько свежих строк.
— Позвольте вас поздравить, молодой человек, — продолжал Большой Ти. — Это, несомненно, большая удача для вас. Я имею в виду то, что на ваше творчество обратило внимание именно наше издательство, — на лице Ти отразилось такое самодовольство, будто бы этим лицом печатались все тиражи издательства. Я представил Большого Ти, щёлкающего челюстями и выплёвывающего очередную книгу.
Явно наслаждаясь производимым эффектом, Большой Ти запел о великой роли издателей в жизни и творчестве всех начинающих писателей и поэтов. Он сравнил продукт союза писателя и издателя с безупречными творениями самого Господа Бога, причём в этом союзе, естественно, писатель довольствовался всего лишь ролью генератора идей, а издатель был тем самым Творцом, до блеска натирающим звёзды.
Я слушал его и кивал, спокойно и вольготно сидя в кресле. Он же, видимо, устав разглагольствовать, произнёс:
— Молодой человек, позвольте предложить вам один небольшой ресторанчик, где вы сможете прекрасно отметить выход вашей первой книги.
И, помедлив, словно чувствуя некоторую неловкость и пытаясь её скрыть, по-отечески похлопал меня по плечу:
— Да, кстати, обязательно прихватите свою книгу с собой. Не пожалеете.
С этими словами Большой Ти протянул мне рекламный буклет одного ресторана.
Через несколько дней я решил воспользоваться советом издателя и пошёл по городу в поисках нужного мне заведения. Прохожие уступали мне дорогу и озирались (действие моей улыбки), я же любил их всех и радовался всему живому.
Не хочу утруждать себя заранее обречённой на провал попыткой объяснить никогда не печатавшимся людям то состояние, которое охватывает начинающего писателя, разродившегося первой книгой, в невыносимых муках исторгнувшего из себя нечто живое, глянцево-офсетное, и тем самым ставшего в бесконечную шеренгу уже проделавших это, уходящую своим началом в неизмеримые глубины пространств и столетий.
Я принимал на себя взгляды проходивших мимо людей, чувствуя в них первые миллиграммы громадного бремени будущей славы. Я стал писателем, моя книга уже издана! Мне казалось, что как минимум весь город уже говорит о случившемся.