Голос Тэюттина набирает силу. Авдеев внимательно слушает, прищурившись. Мохов же, закрыв глаза, пытается нарисовать в воображении рассказ северного зверобоя.
— Да… Там много людей было… Они знали, что льдина их в море на смерть уносит. И тогда они, чуя приближение смерти, стали в большой круг, друг к другу спинами, и подняли оружие…
— В смерть стрелять, что ли? — усмехается Авдеев.
Тэюттин не обращает на это внимания.
— А потом они смеялись. Громко смеялись. Так громко, что на берегу слышно было. Мой дед говорил. Он слышал.
Тэюттин достаёт из кармана трубку, берёт у Мохова кисет, не спеша набивает, закуривает и говорит:
— Обычай…
— А с чего смеялись-то? — спрашивает Мохов.
— А смешное рассказывали. Про это, — отвечает Тэюттин и показывает ниже пояса.
Бойцы негромко смеются.
— Ладно, — говорит Авдеев. — Поспать надо… А то как же помирать-то не выспавшимися, а, Иван?
Тот не отвечает.
Уставшие солдаты быстро утихомириваются. Мохов закрывает глаза и вдруг чувствует холодный, пронизывающий насквозь северный ветер. Он хочет укутаться в шинель, но на нём вдруг оказывается тёплая меховая подпоясанная кухлянка[1], поверх которой мама надела на него непромокаемую камлейку[2] из нерпичьих кишок. Едва он это обнаруживает, становится гораздо теплее. Новенькие и высокие торбаса[3] согревают ноги. Ладно подогнанная одежда даже создаёт хорошее настроение, но что-то всё равно не даёт ему покоя, тревожит его. «Отец!» — вспоминает он и со всех ног пускается к морю, успев удивиться своему странному промедлению.
Недавно Тынэ-нкэю исполнилось семь лет, и сегодня отец впервые берёт его с собой на охоту. Запасов почти не осталось, зима выдалась голодной. Мужчины собираются сетью ловить тюленей. К морю идут на лыжах — накануне отец проверил их исправность, а Тынэ-нкэй с удовлетворением ощупал камус[4], которым подбиты лыжи. Когда подходят к берегу, отец неожиданно для мальчика велит ему оставаться на берегу. Тынэ-нкэй обижается, но виду не подаёт — отец всегда учит его не выказывать своих чувств. Тынэ-нкэй смотрит, как среди торосов удаляются охотники, и молча завидует.
Но вдруг начинает свистеть ветер, поднимается волна. Большая льдина с громким треском отрывается и идёт в море…
Льдина уходит далеко. Подбежавший Тынэ-нкэй останавливается у края льда, тяжело дыша. Отсюда среди охотников отца не видно, да и сколько человек стоит на льдине, посчитать не получается — мужчины собираются в круг. Свистит ветер, но сквозь этот свист Тынэ-нкэю отчётливо слышится далёкий смех нескольких человек. Он знает наверняка, почему зверобои смеются.