Кроме того, с аэродромов южной части Французского Индокитая действия обеих стратегических группировок будут поддерживать сто пятьдесят восемь самолетов берегового базирования авиации флота.»
Закрыв папку, адмирал обвел присутствующих уставшим взглядом и добавил:
– Начало операции приурочено к девятому ноября этого года, что связано с необходимостью дождаться возвращения на околоземную орбиту космического крейсера пришельцев, поскольку тогда «туман войны»[33] для нашего командования исчезнет. Желающие могут поинтересоваться у наших германских коллег, каково это: сражаться с противником, который знает о твоих войсках все – даже то, чего ты и сам не подозреваешь…
– Мы согласны с этим планом, о Божественный Тэнно, – сказал министр армии, – и будем выполнять его со всей японской пунктуальностью. Когда демоны на стороне страны Ниппон, нам не остается ничего иного.
Император Хирохито чуть заметно кивнул.
– Ладно, господа, – сказал он, – я вижу, что у вас все хорошо спланировано. А сейчас идите, мне нужно остаться одному и как следует подумать о том новом пути, которым предстоит пройти нашему народу.
13 октября 1941 года, поздний вечер, Болгария, Варна, загородный царский дворец Евксиноград.
Ночь, темнота; осенний ветер с Черного моря тоскливо шумит в ветвях деревьев, срывая остатки листвы, тяжело бьется в окна дворца, завывает в трубе… В кабинете царя Бориса горит электрический свет. В камине потрескивают буковые дрова. Мерно тикают, помахивая маятником, большие напольные часы. Скоро полночь. Царю до жути страшно в своем уютном рабочем кабинете, где он один на один со своими размышлениями. Что там, впереди? Тяжкая неизвестность. Но ясно одно: мир, в котором он родился и вырос, стремительно идет к концу – нелепому и страшному. Болгария была единственным союзником Германии, так и не объявившим войну Советскому Союзу, несмотря на все настояния Гитлера. Ее правящие круги – фашистские прихвостни: премьер-министр Богдан Филов и военный министр генерал Никола Михов – уже собирались совершить эту глупость, но ей воспротивился именно он, болгарский царь Борис Третий. Ему даже пришлось заявить, что в случае объявления войны Советскому Союзу он немедленно абдиктирует (уйдет в отставку) и обратится к советскому вождю Сталину, а также выступит с воззванием к собственному народу. Болгары против русских воевать не будут – мол, еще чего не хватало.
Борис понимал, что ему довелось править несчастной страной: ее элита по преимуществу придерживалась прогерманских настроений (ибо там, в австрийских и немецких университетах, получали образование последние поколения болгарских интеллигентов), а народ, не забывший Войну за Освобождение, ориентировался исключительно на Россию. У народа память всегда лучше, чем у разных там «образованцев». Собственно, проблема неправильной политической ориентации в пространстве преследовала болгарское государство с самого рождения, и все по той же причине. Депутатами в Народное Собрание – хоть в Великое, способное менять конституцию и монархов, хоть в обычное – избирали, как правило, представителей либеральной интеллигенции и буржуазии. А потом такие германофильствующие политики исправляли в нужную сторону Тырновскую конституцию, выбирали монархов (один другого краше), или, являясь членами правительства, раз за разом вгоняли Болгарию в проигрышные прогерманские военно-политические союзы.