В Букингемском дворце тоже внимательно следили за известиями с фронтов, и королю Георгу активно все это не нравилось. Какое-то время Черчиллю удавалось кормить своего монарха завтраками – мол, уже завтра мы все исправим, – но даже у самого кроткого короля терпение не безгранично. Двадцать пятого ноября во время прошлого вторничного ланча[45], часть событий еще не произошла, информацию о других считали секретной и старались не разглашать даже перед королем. Но ко второму декабря клоаку уже прорвало, потому что накануне король дал аудиенцию начальнику имперского генерального штаба фельдмаршалу Джону Диллу – тому самому, которого Черчилль упоминал в своей телеграмме о Сингапуре. Этого почтенного джентльмена захотели сделать козлом отпущения[46], несмотря на то, что провальные политические решения принимал лично Черчилль. Не желая тонуть в одиночку, милейший фельдмаршал пошел к королю и выложил все начистоту. Король сдержанно поблагодарил сэра Джона и после его ухода распорядился немедленно вызвать к себе Климента Эттли, Энтони Идена и… Стаффорда Криппса. Все эти политические деятели уже побывали у него на приеме: первые двое – пару месяцев назад, а бывший посол в Советском Союзе – совсем недавно, недели три назад, не больше. Вот король и решил посовещаться с умными людьми по поводу того, кто виноват и что делать.
И в таких условиях премьер-министр Черчилль явился к королю на еженедельный вторничный ланч.
– Добрый день, Уинстон, – приветствовал хозяин Букингемского дворца своего гостя, – хотя, наверное, не очень-то он добрый. Сингапур еще держится или уже пал? Или, может, Роммель уже перепрыгнул через Суэцкую канаву и неудержимо движется на Палестину?
Вид у непробиваемого премьера был такой, будто король врезал тому по лбу молотом, которым на бойне глушат скот перед тем, как перерезать горло. Явно не ожидал Уинстон Рэндольфович такого поворота разговора, и теперь не знал, что сказать в ответ.
– Молчите, Уинстон? – со вздохом произнес король. – Пожалуй, вы правы – говорить вам следовало раньше, пока еще можно было избежать самых неприятных последствий вашей авантюры, в которую вы так беспардонно втянули Нашу страну. Или вы думаете, что американский президент Фрэнки Рузвельт присоединил свою страну к Империи из простой прихоти? Да черта с два! Он просто испугался того, что эта мощь может сделать с его Америкой и с ним самим. Ведь американцы привыкли чувствовать себя в безопасности, укрывшись за двумя океанами – и вдруг появляется сила, которой безразлично, в какой части света находится их неприятель. И точно такое же решение принял японский микадо – он не стал дожидаться, пока его маленькую нацию сдует в небытие ярость пришельцев. Земля с появлением возле нее имперского крейсера сразу сделалась маленькой, а враги Империи – беззащитными. Ведь все это так, Уинстон, я не ошибаюсь?